Завтрашняя запись
Шрифт:
Дверь машины опустилась, автопилот вопросительно чирикнул, а потом скрипуче произнес:
— Месть назначения, сударь или сударыня. Устройство ждет команды.
— Анджелалти, куда ты нас везешь?
Но он потерял сознание, и в освещении салона стало видно, что рукав у его покраснел до самой кисти.
— В космопорт, — приказала она роботу, сурово подавив желание тела расплакаться. — Площадка постоянной готовности номер шестнадцать. Как можно скорее, пожалуйста.
— Данное устройство запрограммировано на соблюдение всех местных ограничений. Ключ данного устройства известен
— Подтверждаю, — отрезала Корбиньи, и тело чуть было не настояло на глупых слезах, когда машина плавно тронулась и влилась в спокойный поток утреннего транспорта.
Не давая телу плакать, она взялась за промокший рукав, намереваясь проверить, насколько опасна рана, потому что кровотечение явно усиливалось.
Анджелалти пошевелился, наполовину очнувшись от обморока.
— Оставь, — пробормотал он.
— Она кровоточит, кузен. Я хочу перевязать ее — хотя бы временно…
— У Линзера будет аптечка, — с трудом выговорил он, потом сел прямее и приоткрыл глаза, хотя она усомнилась, что он кого-нибудь видит. — Космопорт, — объявил он с мучительной четкостью.
— Мы уже туда едем.
Тут беспокойство оставило его — но силы тоже. Он едва сумел прохрипеть: «Хорошо», тут же снова обмяк и потерял сознание окончательно.
Корбиньи изменила положение, оцарапав тыльную сторону кисти о какой-то кусок мусора, прилипший к рукояти Трезубца, проглотила готовое сорваться ругательство и ткнула пальцем в Свидетеля:
— Ты! Ты — хранитель этой штуки?
Наступило короткое молчание, словно ее слова должны были преодолеть некое расстояние, чтобы попасть туда, где он находился.
— Я — Свидетель Телио, — ответил он наконец все тем же бесцветным голосом.
— Это ты уже сказал. Я спросила, значит ли это, что ты — хранитель этого предмета?
На этот раз ответ пришел быстрее, словно она отчасти завладела его вниманием.
— Каратель Шлорбы лучше всего хранит себя сам. Корбиньи с трудом сдержала раздражение.
— Тогда кому он принадлежит?
— Самому себе, — ответил Хранитель. Он помолчал, а потом дал более пространный ответ, потому что это были достойные вопросы и принадлежали к числу тех, которые задавали себе сами Телио. — Некоторые говорят также, что он принадлежит событиям, или Сестре, или даже Вождю, которому в этот момент благоволит. Другие говорят, что Каратель поистине свят, потому что он способен изменить событие, в котором оказалось все существующее.
Кузина Анджелалти на секунду оторвала взгляд от Трезубца и устремила на Свидетеля быстрые, яростные глаза. Свидетель отметил, что его сердце ее одобряет как настоящего воина, который выполняет приказ вождя, не разделяя его желаний. О таких вещах писалось и несколько примеров тому были в Памяти, но чтобы такое обнаружилось здесь, где он так недавно отчаивался из-за толстяка, возвещало о возможностях огромных перемен в том, что есть.
— А почему… — начала Корбиньи, но тут такси дернулось —
Она выглянула в окно и увидела узкую улочку с обшарпанными домами, некоторые с разбитыми окнами, закрытые выщербленными дверями.
— Это не космопорт! — крикнула Корбиньи. — Такси! Продолжай движение к точке с указанными координатами!
— Данному устройству запрещено продолжать путь, — объявил механический голос. — Ключ данного устройства известен соответствующим муниципальным организациям. Данное устройство…
— Полицейские! — Она повернулась, схватила кузена за здоровую руку и встряхнула. — Анджелалти, очнись! Машину остановили, приближается полиция!
Он не отозвался. Она охнула, поворачиваясь в тесном салоне такси и не замечая, насколько этот возглас был похож на рыдание.
Систему управления робота легко было опознать по свинцовому кожуху. Корбиньи с кряхтением перегнулась через низкий барьер, на ощупь нашла изолированные провода, осторожно проследила их до главного пульта, заставляя тупые планетные руки ощутить все оттенки формы, размеров и непрерывности — и разрыв в непрерывности.
— Да! — выдохнула она.
Она повернула нож, терпеливо ввела лезвие туда, где от него будет больше пользы, и, держа одной рукой рукоятку, другой направляя острие, налегла всем весом.
Глупый провод растянулся, сопротивляясь, — и лопнул так внезапно, что ее отбросило назад. Провод заискрил, пульт зажегся — и все двери распахнулись.
— Выходим! — крикнула она Свидетелю, сунув в его изумленные руки Трезубец, а потом повернулась, подхватила Анджелалти и вытащила его из машины.
Вытащить его ей удалось, но его вес оказался ей не по силам — ей, которая когда-то была способна поднять вес вдвое больше своего и удерживать его до счета «пять». Она упала на грязный тротуар, придавленная его телом. Сирены звучали катастрофически близко.
Из ниоткуда появились руки — широкие, твердые и умелые. Они подхватили Анджелалти как младенца. Корбиньи поспешно поднялась на ноги, а Свидетель уже совершенно непринужденно укладывал Анджелалти себе на плечо. Подняв на нее глаза, он подбородком указал на предмет, прислоненный к боку машины.
— Тому, кто определен для Свидетельствования, запрещено прикасаться к Карателю.
— Да, прошу прощения.
Желание бросить эту штуку было почти непобедимым, но потом к ней вернулся разум. Как доставить Анджелалти в безопасное место, если тот, кто способен его нести, останется следить за Трезубцем?
Она схватила ненавистный предмет, прислушалась — сирены приближались с севера — и побежала на юг. Свидетель за ней.
Главную улицу пересекал вонючий переулок — и она свернула в него, хоть он и шел параллельно дороге к порту. Тут можно, мелькнула шальная мысль, и обороноспособную позицию занять, если до этого дойдет.
— Ага, как же! — воскликнула она, ужасаясь истерическим нотам в своем голосе. — Имея на вооружении один короткий нож и полусгнившее старье!
— У меня есть нож, о, воин, — произнес Свидетель рядом с ней, — и некоторое знание искусства.