Зайтан-Бродяга
Шрифт:
Больше других страдает Карлуха. Лежит мелкий на боку, тошнит ему, громко охает и ахает, не может подняться. Помогаем встать, злится, спать хочет. Серёга жалуется, говорит — штормит его, точно пьянствовал неделю. А вот Рафат отмалчивается, сидит в сторонке сжимает руками голову, точно боится, отпустит и отвалится она.
Кушали я и людоед, остальные на отрез отказались. Вру, Кхала съела маленький кусочек жаренного мяса, запила отваром. Устала она, вымоталась. Сидит, носом клюёт, засыпает. Сказала — к идолу пойдём на рассвете. Не стал я с ней спорить. Спешить то нам некогда,
Скуластый нарубил колючих веток, завалил ими проломы в стене. Нет здесь крупного зверья, а вот мелкое гуляет. Большого вреда от них не будет, но цапнуть могут. Ночь совсем близко, небо чернеет с каждой минутой. Развели небольшой костерок. Людоед насобирал сучьев, притащил табурет для растопки, доломал шкаф. Запаслись дровами на всю ночь. Все улеглись и только нам не спится.
Танцуют языки пламени, отбрасывают тени, пляшут они вырывают из мрака колючие ветки и добрый кусок кирпичной стены. В пляске теней, есть что-то зловещее, пугающее.
— Слыхал? — Спросил людоед и побрёл к пролому в стене.
— Что там? — Поспешил вслед за ним, прихватил секиру. Стою, заглядываю круклю через плечо. Впереди дыра, завалена она колючими ветками. Темно за проломом хоть глаз выколи.
— Оставайся здесь. — Убирает Скуластый ветки, освобождает проход.
— Ты куда? — Схватил людоеда за руку.
— Пахнет. — Втягивает крукль носом воздух, задрал нос, нюхает. — Хорошо пахнет. Я быстро. Уйду, завали дыру.
— Да ты спятил. — Только и успел сказать. Выскользнул людоед и пропал в темноте. Растворился, ни шороха, ни звука.
Завалил дыру, сижу у огня, гляжу на стену. Квакают жабы, стрекочут букашки, где-то в кустах щебечет запоздала птица, потрескивает, выбросает к небу искорки костерок. Тени выплясывают на кирпичах, рисуют страшные картинки.
Время растянулось в бесконечность. Часто хожу к пролому, всматриваюсь в темноту, слушаю. Один только раз мигнул огонёк, точно кто-то зажёг спичку и тут же её погасил. Темень вокруг непроглядная, вот и мерещится разная всячина. Стрекочут букашки, квакают жабы, разгулялся ветер. Подбрасываю в огонь палки, осматриваю колючие ветки пролома. Тревожно мне, неспокойно. Малейший шорох или треск заставляют вскакивать. За кирпичами вспорхнула ночная птица, я уже у стены. Ветер качнул ветку, я с секирой бегу туда. Чудится разное и в кустах, и по ту сторону пролома.
— Зайтан. — Тихо позвали из темноты. — Убери ветки. Рванул я к дыре, освободил проход. Вывалился мне под ноги большой мешок, за ним второй. Показался людоед, скалит зубы.
— Ты где был урод? — Не знаю, что мне взбрело в голову, но ухватил я крукля за ухо и потащил к огню. Молчит Скуластый, не сопротивляется. Отпустил я его и спрашиваю. — Нагулялся?
— Ага. — Закивал и убежал к пролому. Завалил дыру ветками, прикрыл куском шифера, схватил мешки и бегом ко мне. — Вот. Бабушка поделилась.
— Какая
— Там. — Тычет пальцем. — Бабушка. — Глядит не моргает. И я на него смотрю, а сам думаю. — Свихнулся Скуластый, лыбится, на шее бусы из ягод. Умом тронулся людоед.
— Сбрендил, какая бабушка? Ты у кого мешки стащил? Зачем бусы, ты где их взял?
— В пещере. — Шепчет крукль озирается. — Люди там, побитые они. Кровью пахнет, человеческой.
— Какие люди, откуда им взяться? — Не поверил я людоеду, уж больно неправдоподобен его рассказ.
— Не знаю. Вот. — Скуластый протянул мне бусы. Крупные ягоды рябинихи чередуются с чёрными ягодками пытря. Между ягодами, узелки и торчат палочки. Что-то похожее я видел у Кхалы на верёвочках. Тоже узелки и палочки, но вот ягод там не было.
— Откуда они у тебя?
— Кханкхая дала. Я ей отдал жёлтенькие железки. Выбрала три, остальные вернула. Велела передать одной из внучек.
— Хватит врать. Темень вокруг, как можно что-то увидеть?
— Клянусь своим именем. Я тебе говорил, пахнут кханкая. У них особенный запах. По нему и нашёл. Когда они пахнут, значит чего-то хотят, подзывают.
— Пахнут? — Припомнилось мне как людоед нюхал воздух.
— Ну да, запах, аромат. — Крукль указал пальцем на стену. — Там, уже не пахнет.
— И где сейчас бабушка?
— Ушла. Повела людей.
— Куда повела?
— Не знаю. — Людоед пожал плечами. — Велела передать сообщение и указала где лежит еда. Много еды, в ящиках.
— Где сообщение?
— Вот оно. — Скуластый показал бусы.
— Вот оно. — Передразнил не совсем умело. — Какое же это сообщение? А почему ты клянёшься своим именем? Как по мне странная клятва. Ничему не обязывает.
— А у меня. — Крукль опустил голову. — Ничего другого и нет, только имя. Чем же ещё клясться?
— Понимаю. Показывай, что в мешках? Имя у тебя тяжёлое.
— Совсем не тяжёлое. — Возразил крукль и высыпал из мешка консервы. — Нормальное имя. Такое как у всех.
— Путаю я его с веткой без листьев. — Начал оправдываться, не хочу обидеть. — Сам подумай. Нужно позвать, окликнуть, а я в буквах путаюсь. Да и не прокричишь твоё имечко.
— А-а-а, вон ты о чём? — Взял людоед тесак и воткнул в банку. Как бы насквозь не продырявил? Посмотрел на меня и посоветовал. — А ты придумай лёгкое.
— Уже придумал. А давай, назову тебя — Скуластым.
— Нет, не давай. — Людоед завертел головой. — Какой же я скуластый? Нормальный я. Придумай другое.
— Сам придумывай? — Пробурчал я.
— Хорошо. Называй меня. — Людоед ненадолго призадумался и выдохнул. — Друг. И сказать легко, и прокричать можно.
— Что за друг?
— Твой друг. Хорошее имя. Всем и сразу понятно кто я для тебя, а ты для меня.
— Это точно. Сразу и всем. — Не особо радуясь согласился я.
— Угу. — Закивал крукль. С большим аппетитом он опустошает содержимое банки. — Почему не кушаешь? — Спросил Друг и поманил рукой. — Иди сюда. Очень вкусная еда, много её. Всем хватит. Присядь, я и тебе открою.