Зайти с короля

Доббс Майкл

„Ивнинг стандарт", издание для Сити,

9 февраля

ФУНТ И ПРИНЦЕССА ГОЛЫШОМ

Фунт стерлингов оказался под сильным нажимом, когда Лондонская биржа поддержала тенденцию, обозначившуюся на Дальнем Востоке сегодня ночью. Биржевики выражают опасение, что череда связанных с сексом скандалов в королевской семье может вызвать полномасштабный конституционный и политический кризис после отставки на прошлой неделе пресс-секретаря короля и публикации сенсационных снимков принцессы Шарлотты во многих сегодняшних утренних газетах.

Английский банк и другие европейские банки сразу же по открытии биржи предприняли меры по поддержке фунта, но не смогли

предотвратить дальнейшие биржевые спекуляции, которые уронили курс фунта до нижнего предела, предусмотренного соглашением в рамках Европейского экономического сообщества. Имеются сообщения о том, что основные держатели фунтов на Востоке выбросили на биржу значительные суммы наличности. Опасаются, что для спасения „тонущего" фунта окажется необходимым существенно поднять кредитные ставки.

„Такая ситуация является новой для нас", — прокомментировал эти события один из маклеров. „Биржи не терпят неопределенности, а сегодня утром на них царил переполох. Шейхи говорят, что если рушится Букингемский дворец, то как можно верить Английскому банку? В Сити атмосфера полной неразберихи…"

Славный денек для повышения, подумал Маккиллин. Палата общин была переполнена. Те депутаты, которым не хватило мест на скамьях, стояли у барьера, толпились в проходах или с обеих сторон кресла спикера. Обилие столь многих, преимущественно мужских, тел создавало бурную, неспокойную атмосферу, полную ожидания. Говорили, что примерно так все было и в Тайберне, куда ходили смотреть, иногда даже за плату, на то, как какого-нибудь бедолагу вздернут на трехногой виселице.

А сегодня жертвы могли выстроиться в длинную очередь. С валютной биржи паника перекинулась на фондовую, и к полудню цены акций полетели вниз. Во всех концах Сити вопили пострадавшие, и беда неслась, словно танцовщица на Эдинбургском фестивале. Строительные компании устраивали экстренные совещания, все ждали, что подскочат кредитные ставки, и вопрос был только в том, как высоко. Вины короля, конечно, в этом не было, но люди утратили наивную веру в стихийные катастрофы, им надо было кого-то обвинить. А это означало, что Маккиллин тоже попадает под обстрел: у всех в памяти были его недавние заявления, что он поддерживает королевскую семью на все сто процентов. Утром, обдумывая стратегию обороны, он решил, что окопы короля слишком плотно накрыты вражеским огнем. Части у него за спиной не были легкой навалерией, а сам он не был Эрролом Флинном. Чтобы тебя ни за что застрелили под Троссаксом? Нет, лучше дожить до следующего дня. Задать можно какой-нибудь вопрос о правах человека, спросить о чем-нибудь из небесных сфер или о молниеносной поездке премьера в Москву, объявленной на следующую неделю. Этого будет достаточно, это создаст дистанцию между ним и схваткой, отведет его подальше от виселицы… А пока, в ожидании, ему становилось дурно от тепла и столпившихся вокруг переедающих мужчин.

Он обратил внимание на то, что Урхарт появился вовремя, — отвечал на вопросы он ровно в три пятнадцать. Премьер-министр пробирался сквозь толпу у кресла спикера, протискивался мимо коленок остальных членов кабинета, плотно заполнивших переднюю скамью. Через площадку для доставки депеш он улыбнулся Маккиллину, продемонстрировав передние зубы сквозь щель между тонкими губами: предупредительный выстрел послеобеденного сражения. За Урхартом двигалась досточтимая леди, депутат от северного Дорсета — она подобострастно пригнулась, пока ее босс усаживался. Ее кричаще алый костюм, подобно светофору, выделялся среди серых костюмов: на телеэкране

это, должно быть, хорошо видно, как и выражение лица, которое она репетировала перед зеркалом все утро. Она была недурна собой, миловидна, моложава, и ее голос, напоминавший голос гиены, в постели мог брать верхнее си, как уверяли даже некоторые депутаты от оппозиции. Она никогда не занимала министерского поста, но ее мемуары обещали быть самыми кассовыми.

Маккиллин с рассеянным видом откинулся на спинку, на самом деле разглядывая наверху галерею прессы. Над тонкой резной балюстрадой он видел только лица репортеров — напряженные, ждущие. Их перья, их штампы были уже готовы к работе. Что же, он не заставит их долго ждать, ввяжется в бой при первой же возможности, помашет своим знаменем и удалится с поля боя еще до того, как разгорится настоящее сражение и все выйдет из-под контроля. Права человека — вот его тема. Чертовски удачная идея.

Мадам спикер уже задала первый вопрос, спросив премьер-министра о мероприятиях, намеченных у него на сегодня, и Урхарт дал свой обычный и рассчитанно туманный ответ, отметив лишь несколько официальных мероприятий, „помимо ответов на вопросы в палате".

— Он забудет про все остальное. — Это был голос „зверюги" со скамьи ниже прохода, на которой он давно и прочно обосновался. По виду „зверюги" можно было заподозрить, что у него расстройство желудка, вызванное, скорее всего, сандвичами и пинтой горького пива.

Урхарт коротко ответил на первый вопрос о местных дорогах, заданный переживающим за своих избирателей депутатом от округа, где он прошел с небольшим перевесом. Настала очередь Маккиллина. Он наклонился вперед и повернул голову н мадам спикер.

— Лидер оппозиции. — Голос мадам спикер вызывал его к барьеру. Он даже не успел поняться с места, как еще один голос прорезал гул зала:

— Его не спутаешь с лидером оппозиции, этого жалкого вонючего лизоблюда.

Щеки Маккиллина покраснели сначала от гнева, потом от изумления. Это был „зверюга". Член его собственной франции!

— И порядку! К порядну! — завизжала мадам спикер. Она знала, что в такой предгрозовой атмосфере, в зале, заполненном стиснутыми мужскими плечами и толкающимися локтями, следовало навести железный порядок с самой первой минуты. Это было делом жизни и смерти.

— Я слышала это. Достопочтенный член палаты должен немедленно взять свои слова обратно!

— А как бы еще вы назвали того, кто наплевал на свои принципы и лижет задницу королевской семье? Он вылизал ее до блеска.

Депутаты оппозиции онемели, словно сраженные громом. Заднескамеечники правящей партии тоже пришли в замешательство, не определив, поддержать ли им „зверюгу" или осудить его грубость. Они твердо знали, однако, что надо производить как можно больше шума и лить в огонь как можно больше масла. Посреди все нарастающего гула „зверюга" со сбившимся на лоб клоком волос, в своей кричащей спортивной куртке нараспашку не обращал никакого внимания на попытки его утихомирить.

— Но это же бесспорный факт, что…

— Ни слова больше! — завизжала спикер. Ее полукруглые очки сползли на нос, под париком ей сделалось жарко. — Я без колебаний назову имя досточтимого члена палаты, если он немедленно не возьмет свои слова обратно!

— Но…

— Обратно, обратно! — Крики теперь неслись со всех сторон.

Сержант стражи, парламентский констебль в черном костюме палача, дополненном шелковыми чулками и бутафорским мечом, стоял наготове у барьера, готовый выполнить распоряжения мадам спикер.