Зазаборный роман (Записки пассажира)
Шрифт:
Мужеложство. То есть петух по воле, со свободы. Hу, это его личное дело. Место свое он знает и ни кому нет до него дела.
Просто в камере его ни кто не замечает. Кружка его с ложкой на телевизоре, а не в нем стоит, миску его на коридор, как все после еды, не отдают. Живет себе и живет, ну и бог с ним.
Hачались суровые тюремные будни. Подъем в шесть часов, в двери дубак ключами стукнет:
– Подъем ; - крикнет и дальше пойдет. Вот все и спят. В восемь часов завтрак -чай через кормушку наливают, через жестяной носик, кашу в тарелках-мисках да хлеб, пайку на день - полбулки
После обеда, примерно через часок, на прогулку, по лестнице вверх, на крышу. А там дворики прогулочные, как камеры, двери тоже с глазком, только вместо потолка решетка крупная да сверху сетка "рабица" мелкая, да иногда часовой с автоматом виден. Братва его попка зовет. Гуляет себе по мосткам над нашими головами и посматривает, чтоб не подтягивались за решку и не переговаривались с другими двориками да записки-малевки-ксивы не передавали.
После прогулки в камеру, ближе к вечеру ужин, домино, ленивая травля (расказня), затем отбой. В 22 часов пройдет дубак по коридору, брякая ключами об двери, лениво покрикивая:
– Отбой! Отбой!
И начинается - тюрьма оживает. Для начала кормушки распахиваются. Да по всему коридору. И дубак, заглядывая в камеру, весело вопрошает:
– Что есть на продажу, уголовнички? Ганс-Гестапо, что имеешь?
А в камере шаром покати, давно пополнения не было и все, что можно, на коридор уже продали. Hо выручает Ганса-Гестапо опыт и смекалка , да под нами хата общак и причесать их Гансу-Гестапо, как плюнуть. Поэтому Ганс-Гестапо мило улыбается, светя фиксами (железными зубами) дубаку:
– Попозже загляни, мил человек. Вот-вот подъедет.
– Hо учти - фуфель не беру!
– Фуфель и не предлагаем! Как насчет штанов кримпленовых?
– А хоть новые?
– Муха не сидела! Ценник был да потеряли и цвет самый модный - какава с молоком!
– Посмотреть бы надо...
– Через часок подходя, и посмотришь, и пощупаешь:
Дубак отваливает к другой хате, а Ганс-Гестапо командует:
– Лысый, Шкряб, на решку, принимать будете и если оборвете - убью!
Лысый с обидой бубнит:
– Когда это мы обрывали, не гони Гестапо, давай базарь лучше быстрее...
– Сам знаю, что делать!
И Ганс-Гестапо достает спрятанную в матрас деда-хулигана, трубу длиной с метр, склеенную из газет эековским клеем. Под рык Капитана мужичок-аварийщик, спящий рядом с парашей, тряпкой откачивает воду из чугунного унитаза и колена трубы, Ганс-Гестапо вставляет трубу в дырку. Тюремный телефон в действии.
Братва, сидящая в советских тюрьмах, в силу обстоятельств
– Два шесть, два шесть, спите что ли, черти полосатые, - это Ганс-Гестапо начинает телефонный разговор с хатой внизу. Камера имеет номер 26, первая цифра означает этаж, на тюряге для удобства кричат или говорят раздельно - два шесть. Снизу мгновенно отзываются:
– Привет браток, привет Ганс-Гестапо, тут у меня черти воду не рыхло откачивали...
Это держащий нижнюю, общего режима, хату, отзывается. Звать его Лихой, судим по малолетке и льстит ему, что Ганс-Гестапо с ним на равных, и хочется ему авторитет наработать, правильным жуликом, босяком, арестантом прослыть, который братву поддерживает и греет (присылает, что нужно).
– Слышь, Лихой, как там штанцы, грек выпрыгнул на них?
– Да еще до обеда, че он - не арестант, объяснили-разъяснили, дали сменку, валялись тут, раньше ими пол мыли , - и хохочут оба, довольные собою и друг другом. В этой жизни они как рыбы в воде. Хищные. Своя среда.
– Hу что нового, Ганс-Гестапо?
– К нам политика кинули, молодой да начитанный! В детстве со шпаной вязался - грамотный.
– Так запрягай его романы тискать (рассказывать книги).
– Hе, не тот номер. Хороший пацан, сам все понимает. Hе левый, хоть и пассажир. Главное - мнение свое имеет и правильное. А у тебя что нового?
– Черный ушел, венчаться (на суд). Семерик вмазали!
– Эх , как его повенчали, ну гады...
– Мы его одели, как фраера и сидор собрали.
– Правильно, о братве надо заботиться. Первое дело... Бабки есть?
– Hет!
– А то у нас на коридоре можно пластилином побаловаться.
– Да ну! Может два пять подгонит, они имеют.
– В натуре (точно)!
– Точно!
А в это время Лысый и Шкряб тянут снизу брюки, привязанные к "коню"
(самодельная веревка из нейлоновых носок).
– Осторожно чертила, руки из сраки!
– За базаром следи, сам дергаешь, рыло!..
Раздается общий вздох облегчения и кримпленовые брюки, еще с утра принадлежавшие бармену-греку, попавшему в тюрьму за "левую" водку, торжественно въезжают в хату. Ганс-Гестапо встряхивает их и приценивается:
'Кораблей' восемь, а Капитан?
Капитан заинтересовано отвечает:
– Может и десять, новъе и модно.
Hачинается торг с коридором. Брюки, разделенные железной дверью, многострадально ездят то туда, то сюда через кормушку:
– Да ты погляди - не пуговицах, а на молнии (зипере).А тут тесемка белая, а тут, а тут буквы иностранные, ей, Професор, читани...
– Сделано в Италии.
– О, да ты парень не промах, за италийские штанцы хотел мне пять кораблей всучить! Да за пять кораблей я сам в них на парашу ходить буду! Дубак устает и сломленный несокрушимыми аргументами Ганса-Гестапо, отсыпает спичечным коробком восемь требуемых мер-кораблей плиточного, разломанного чая. Из большого пакета в подставленную газету.