Заземление
Шрифт:
Ей постоянно хотелось бежать. Но куда ринуться, если цели не видно? Несмотря на непреодолимое рвение, Кантана видела вокруг лишь густой туман. Даже в кошмарных снах она, задыхаясь от отчаяния, то и дело врывалась в непроглядную полосу млечной мглы. Искала дорогу, но не видела даже узенькой тропки. Петляла кругами, но снова и снова выходила в туманную пустоту. И когда она отчаянно звала на помощь, слышала в ответ лишь мёртвое эхо. Её слепую дорогу в никуда вымащивали камни давних обид и черепки нереализованных возможностей.
Анацеа же прекрасно видела в тумане и, во что бы то ни стало,
Теперь всё решено. Слова Кантаны разрушили хрупкую идиллию. Мама, дорогая и любимая мама замахивалась на неё в надежде втолкнуть в прежний замкнутый круг силой. Только на этот раз Кантане не хотелось, чтобы за неё делали выбор.
Поэтому она останется здесь. Одна. В густом тумане. На мёртвой дороге, ведущей в никуда. Лучше потеряться, чем строить жизнь по чужим законам.
Белёсые радужки гусыни-наставницы выглянули из закоулков памяти. Что она говорила? Скромность и смирение, госпожа Бессамори, даруют Вам счастье. Смирение и скромность. Скромность и…
— Прости меня, — внезапно отскочило от зубов Кантаны. — Я люблю тебя, мама.
Слова зазвенели эхом в дымной мгле. Тень материнской ладони заслонила глаза от лунного света. Кантана зажмурилась в готовности принять удар.
2
— Прости меня, — Кантана вскинула виноватый взгляд. — Я люблю тебя, мама.
Луна вспыхнула в непроглядных зрачках дочери. Смуглые пальцы ещё сильнее сжали ладонь юноши из-за завесы. Гримаса страха неожиданно ушла с лица Кантаны, освободив место твёрдой уверенности. И это пугало больше всего. Перед тем, как совершить очередную глупость, младшая из Бессамори всегда становилась такой.
Анацеа напряглась, стараясь сдержать разрушительный шквал эмоций. Тщетно она искала оправдание Кантане, но вновь и вновь разум сдавался. Непросто было понять, что все эти годы заставляло Кантану пережёвывать трагедию в себе. Можно принять, как факт, то, что испуг и вправду ослепил её, сбив с пути и заставив предать Устои и Положения. Вывод сгладил бы мучительные терзания рассудка, а Кантана получила бы ещё один шанс. И Анацеа облегчила бы себе задачу… Если бы не слепая уверенность в глазах дочери. И если бы не запретное стремление к иномирянину, угадывающееся в каждом жесте Кантаны.
Правда лежала на поверхности и была куда ближе напускных аргументов. Только Анацеа упорно гнала очевидное прочь. Хоть горькая истина и не приходилась ей по вкусу, догадки вновь и вновь отдавались ударами гонга в висках. Кантана не желала мириться с положением непосвящённой. Не хотела жить в смирении и робости. Путь, определённый Покровителями, её не устраивал.
Несносная девчонка!
Ладонь рассекла напряжённую пелену морозного воздуха, как птица, идущая на взлёт, и остановилась, встретив препятствие. Анацеа беспомощно оскалилась. Разрушительный порыв откатил, растаяв мурашками на спине. Неразумное дитя! И имеет же ещё совесть перехватывать удар в десяти сантиметрах от затылка! Видно, совсем утонула в любовных делах и забыла о приличиях!
Но Кантана по-прежнему стояла, покорно
— Не надо этого делать, — произнёс он умоляюще, но твёрдо. — Прошу Вас, госпожа Бессамори.
— Будешь указывать мне, Нери? — Анацеа почувствовала, что кровь снова закипает. Каждое возражение принималось разумом в штыки. — Мальчик, не противоречь старшим. Мы разберёмся сами.
— Никому не станет лучше от того, что Вы ударите Кантану, — Нери разжал ладонь, отпуская запястье, — и Вам тоже не станет, поверьте. Всё уже произошло, и винить некого. Поздно махать кулаками.
Что-то в лице Нери заставило Анацеа остыть и отступить. Она оглядела беглецов, сгрудившихся у старой повозки. До чего же жалок каждый из этих ребят по отдельности. До чего же сильны они вместе.
Вместе с равновесием приходило и что-то ещё. Чувство вины. Не за то, что осмелилась замахнуться на родную дочь, а за то, что слишком многое упускала все эти годы.
— Пойдём домой, Кантана, — выдохнула она, не желая продолжать дискуссию.
Кантана помотала головой.
— Чтобы ты отдала меня под трибунал?
— Кантана, я хочу, чтобы ты поняла, насколько серьёзна твоя ошибка, — Анацеа понимала, что полностью потеряла контроль над Кантаной: ни толики страха не сквозило в её мимике. — Надеюсь, ты достаточно разумна, чтобы понять: ты заслуживаешь самого строгого наказания.
— Я не хочу, чтобы меня калечили за то, кем я являюсь, — прошептала Кантана. Порыв ночного ветра размазал шёпот по земле, превратив в сдавленные отзвуки. — Покровители определили мне этот дар, им и решать, возносить меня или наказывать. Никак не людям. И не тебе, мама. Ты не сломишь меня больше и не запугаешь.
— Я указывала тебе цели лишь потому, что у тебя нет ориентиров, — вымолвила Анацеа, глотая иней.
— Но твоя дорога чужда мне, — Кантана склонила голову, — и впредь я прошу не выбирать за меня. Исполни моё последнее желание, мама. Если ты меня любишь, позволь мне самой определить, где и с кем я хочу быть.
Чувство вины сдавило горло, как ладони чужих рук. Знала ли Анацеа, что у Кантаны есть собственное мнение? Её младшая вечно металась, как маятник, из угла в угол, не находя себе пристанища. Именно поэтому Анацеа считала необходимым вести её по правильной линии. Что ж, может, нерешительность Кантаны сыграет сегодня в её пользу?
— Выбирай, — произнесла Анацеа обветренными губами, чувствуя, как сердце морщится засохшим бутоном. — Я обещаю, что приму твой выбор.
«Если он будет правильным», — добавил внутренний голос. Анацеа вздохнула, выпустив изо рта облачко пара: только что она обманула дочь. Но то была ложь во спасение. Никогда, ни при каких обстоятельствах она не сможет смириться, если Кантана выберет полёт в пропасть.
Кантана молчала, чуть приоткрыв губы. Лунный свет опалял её волосы. Нарочитая настороженность сквозила в каждом взгляде и жесте. Анацеа догадывалась, что она чувствует подвох, которого нет. Оно и лучше: возможно, неуверенность подтолкнёт её на правильный путь.