Зазеркальная империя. Гексалогия
Шрифт:
– Ты представляешь, Сашка, чем это грозит России? – менторским тоном вещал уже малость отошедший Мотя. – Оппозиция давно поднимает вопрос о признании Государя неспособным и ограничении его прав на управление Империей, не говоря уже о том, что цесаревич, продли Господи его дни, еще слишком мал, болезнен и по причине своего малолетства не имеет наследника мужского пола, а, следовательно, Россию в случае непредвиденного (Мотя размашисто перекрестился) хода событий ждет либо правление новой императрицы (а надеждой, что она станет новой Екатериной Великой, себя никто не тешит), или… Ты же знаешь Александр, что в Лондоне, где давно окопался Владимир Кириллович,
Александр понимал, сопоставлял и представлял. Он представлял себе даже больше, чем мог представить репортер.
– Если ты в своем чистоплюйском запале не думаешь о себе, то подумай хотя бы о Елене, о стариках, их же убьют твои откровения и связанный с ними скандал… И вообще: ты что, серьезно считаешь, что твой предшественник пустил себе пулю в лоб из-за неразделенной любви, как сообщалось в газетах? Кстати, почему ты не отвечаешь на мои записки?
– Какие записки?
– Да те, которые я посылаю на твой секретный ящик на почтамте. Ты что, Сашка, совсем стал склеротиком? Или великокняжеская корона на мозги давит? Сам же предупреждал меня, чтобы я не связывался с тобой по напоминальнику и не писал на квартиру. Кстати, твоя дражайшая “юдофобка” не перехватила визитку?
– Нет… Да она давно в отъезде. Решила проведать родню в Германии, ну и…
“Интересно, – думал он про себя. – О каком-то тайном ящике меня никто не предупредил. Очень странно. Нужно все это проверить. Тем более что кроме писулек Владовского там может быть еще что-нибудь интересное”.
* * *
Дома Александр перерыл ящики стола в поисках ключа от загадочного ящика, а заодно и его координат. Ключ, похожий на сейфовый, отыскался на самом дне одного из лотков вмонтированного в тумбу стола сейфа под грудой каких-то ракушек, стреляных гильз и сплющенных пуль, иностранных монеток и других разнообразных мелочей, видимо чем-то памятных Бежецкому-первому.
Вертя в руках замысловатую тускло-серую вещицу с глубоко вбитым четырехзначным номером, Александр гадал о том, где может находиться интересующий его абонентский ящик. Рассчитывать, что искушенный в конспирации оперативник арендует его на Центральном почтамте, не приходилось. В Санкт-Петербурге было несколько сотен малых и больших почтовых отделений. Перебирать их все – жизни не хватит. “Привязаться” к адресу – тоже вилами на воде писано.
Бежецкий задумчиво плюхнулся в кресло и, прикрыв глаза, стал выстукивать ключом по столешнице прихотливую мелодию. Незаметно, как отдача от неумеренно употребленного сегодня коринфского пополам с “Метаксой”, начала подбираться дрема.
Внезапно в мутной голове молнией сверкнула мысль: “Документы!”
Как же он раньше не догадался: за абонентский ящик нужно платить, а это фиксируется в счетах, его же “близнец” педантичен в подобных делах, как немец. “Ладно! – одернул Александр сам себя. – Вспомни, как сам увязал по уши во всевозможных бумажках в мирное время! А тут ежегодная налоговая декларация, и так далее”.
Нужные счета обнаружились, хотя и не сразу, в папке, содержащей сотни и тысячи старых счетов за газ, электричество, связь, доступ к Сети и еще два с лишним десятка самых разнообразных услуг.
Еще через пятнадцать минут, выяснив по справочнику адрес необходимого ему почтового отделения, Бежецкий сбегал по лестнице черного хода, одновременно
* * *
Занятый своими мыслями, Александр долго не обращал внимания, что автомобиль уже некоторое время стоит без движения. Наконец, удивленный непонятной остановкой, он обратился к водителю:
– Почему стоим, милейший? Я тороплюсь.
Таксист с досадой пожал плечами:
– Придется обождать, ваше благородие, – полицейский кордон.
– По какому поводу?
– Не могу знать, видимо, шествие какое-то: Крестный ход или демонстрация…
– Демонстрация?
– Все может быть… Вот полицейских с казачками и понагнали. Охраняют-с.
Александр покинул автомобиль и подошел к перегораживающему проезд кордону спешенных донцов не в привычном камуфляже, а в белых парадных гимнастерках и синих с красными лампасами шароварах. Несмотря на вольные позы, шашки их тем не менее вряд ли были бутафорскими, как и нагайки, которыми казачки многозначительно поигрывали.
– Здравствуйте, молодцы!
– Здравия желаем, вашбродь! – вразнобой ответили станичники, разглядев в неверном свете белой ночи золотые погоны на жандармском мундире и приосаниваясь.
– По какому поводу оцепление, урядник? – обратился Бежецкий к старшему.
Урядник оценивающим взглядом окинул любопытного жандарма и, видимо, решил, что ему можно доверить сию государственную тайну.
– Да вот, демонстрацию охтинских рабочих ожидаем, ваше благородие. Все чин чинарем, соизволение градоначальника и вашего ведомства получено… Обеспечиваем государственное присутствие и правопорядок.
Александр кивнул и подошел к выставленному на проезжей части временному заграждению. Рядом переговаривались два городовых в красных, как у железнодорожников в мире Александра, фуражках.
– Чего это они, Петрович, на ночь глядя-то собрались? – вопрошал молодой полицейский, лет двадцати пяти на вид.
Пожилой Петрович в чине вахмистра солидно выдержал паузу, засмолив папироску.
– А у них, Ванюшка, сегодня юбилей. Лет эдак шестьдесят-семьдесят назад на этом самом месте их ба-а-альшую кучу положили… Я, конечно, не помню, но батя мой рассказывал, что тогда тоже какая-то демонстрация была, чегой-то такого они хотели, петицию какую-то царю несли. Много тогда было желающих воду-то помутить. Студенты, социалисты… Без жидков, конечно, не обошлось, куда без них. Ну, знамо дело, собрались мастеровые демонстрировать безо всякого, понимаешь, разрешения… – Петрович глубоко затянулся, надолго замолчав. – Ну власти и струхнули, понимаешь. Понагнали сюда нашего брата, солдат да казачков. Говорят, даже пушки были!
Александр наконец вспомнил, о чем шла речь.
Грандиозная манифестация рабочих охтинских и выборгских заводов, отчаявшихся добиться своего от промышленников, состоявшаяся 29 июня 1935 года, имела своей целью подачу лично императору петиции, содержащей требования о сокращении рабочей недели, увеличении продолжительности ежегодно о оплачиваемого отпуска, строительстве детских садов и еще немалое число безобидных требований. Все это прошло чинно и гладко (ну, кроме передачи петиции лично августейшему адресату), если бы ситуацией не воспользовалось Петербургское отделение РСДРП вкупе с временно примкнувшими к ней социалистами-революционерами и бундовцами. Экономические в общем-то требования как-то незаметно обросли политическими лозунгами…