Зазеркальная империя. Гексалогия

Ерпылев Андрей Юрьевич

Знак ордена представляет собой муаровую травянисто-зеленую ленту с узкой золотой каймой по краям, носимую через правое плечо и сколотую у левого бедра миниатюрной подвеской в виде восьмиконечной звезды, усыпанной бриллиантами с пурпурно-красным эмалевым орлом в центре. Звезда ордена, повторяющая набедренный знак, но большего размера, носится прикрепленной к правой стороне мундира или сюртука…”

Все это Александр почерпнул из статьи, скачанной по Сети из справочника по орденам и прочим наградам Германской Империи. Чертовщина какая-то! Неужели он действительно сходит с ума? Или благополучно сошел уже где-нибудь на берегу таежной речки? А может, раньше? Вдруг весь этот последовательный и фантасмагорический бред пораженного горячкой мозга только привиделся больному воображению? Ну конечно! Съехал с катушек на почве постоянных кошмаров и загремел в “желтый дом”. А санитары, позвольте спросить, где?

Решетки там на окнах, двери без ручек, смирительные рубашки и прочее. А может, тот горный “санаторий” и есть психиатрическая лечебница, а его, Бежецкого, теперь усиленно лечат, пичкая, как он где-то читал, разными хитрыми снадобьями, в том числе и галлюциногенными? Не было никакого бегства по горам, никакого Соседа, никакого нападения главного врача Ильи Евдокимовича…

Совсем замороченный такими мыслями, не знающий, что и подумать, Александр направился было в кухню, где его ожидали брошенные впопыхах пакеты и свертки с разнообразной снедью, а главное – напитками, чтобы внести некоторую ясность в вихрем крутящуюся в мозгу муть, но на самом пороге его остановил телефонный звонок.

Кто бы это мог быть? Бежецкий несколько мгновений задумчиво смотрел на заливающийся деликатно-приглушенными трелями изящный перламутровый “сименс”, а потом решительно протянул руку и снял трубку.

– У телефона, – бросил он в серебристую дырчатую мембрану и с замиранием сердца услышал на другом конце провода такое знакомое и близкое:

– Саша?

* * *

Александр, не глядя на замершую в своем кресле, как мышка, баронессу фон Штайнберг, мерил шагами невеликую диагональ ее будуара. Услышанное разом разметало в пыль всю тщательно выстроенную стратегию поведения, в корне меняло расставленные акценты. Теперь вся головоломка волшебным образом сложилась в неприятную по сути, но вполне понятную по содержанию картину, не собираясь более рассыпаться. Застыли на своих местах все актеры пьесы, только что метавшиеся по сцене и мешавшие друг другу. Время, отпущенное на размышление, истекло, Александр вздохнул и остановился.

– Рита, могу я рассчитывать на твою помощь?

* * *

Сумерки летней ночи наконец сгустились, на короткое время накрыв город благодатным полумраком. Темнотой это странное состояние между днем и ночью назвать было нельзя – белые ночи, господа, белые ночи, – но улицы, как и положено по ночному времени, опустели.

“Порше” Бежецкого промчался по ночным улицам и остановился за квартал от “своего” дома. Затаившись у ограды, Александр видел, как покинул насиженное местечко у особняка Бежецких самый настырный из репортеров и почти сразу же подкатила бекбулатовская “вятка”, вот сам Володька после недолгой перепалки с охраной ворвался внутрь. Вот это удача: оба мазурика вместе! Накрыть их разом, негодяев!

Александр подождал еще немного (свет в мужском крыле дома так и не зажегся), проверил свой верный револьвер и, деланно беспечно, насвистывая фривольный мотивчик, направился, имитируя походку нетрезвого человека, мимо охранников, патрулирующих вход. Казаки, издали опознав знакомую фигуру, даже не пошевелились, лениво козырнув хозяину дома.

Александр ступил на лестницу дома, столько лет бывшего верным другом и пристанищем, а теперь таившим в своей глубине предательство и, возможно, ловушку.

Надежда на легкое завершение операции развеялась сама собой: у двери, ведущей в графские покои, сидела, прислонившись к стене, Клара, прижимающая к голове платок, покрытый неправдоподобно красными на белом пятнами, и недоуменно хлопала на вошедшего Бежецкого глазами…

23

Все оказалось именно так, как он и предполагал. Расплачиваясь с таксистом и взбегая по лестнице, Бежецкий уже отлично знал, что ему нужно делать. Первым делом – проклятые документы. Не отвлекаясь на возмущенную тираду Клары, Александр ворвался в кабинет и, выхватив из ящика стола злополучную папку, упал в кресло у камина. Камин, видимо, не растапливали по меньшей мере лет сто, если не больше, – не было необходимости, а у Александра и подавно не было опыта обращения с таким вот антикварным монстром эпохи полного отсутствия центрального отопления.

Чихая и поминутно протирая глаза, слезящиеся от едкого дыма, упорно не желавшего идти туда, куда ему положено и нахально валившего в комнату, он сначала опрометчиво поджег всю папку целиком, почему-то по-прежнему брезгуя марать руки о страницы содержащихся в ней документов,

казалось пропитанные ядом и нечистотами. Однако упрямая папка воспламеняться никак не желала, и волей-неволей пришлось жечь бумаги по одной.

Плотные листы хорошей бумаги, покрытые убористым текстом, где отпечатанным на принтерах разных моделей, где написанным бисерным почерком от руки, ксерокопии банковских документов, цветные и черно-белые фотографии, неохотно, но все-таки поддавались пламени, желтели, сворачивались и, наконец, вспыхивали ярким огнем, чтобы через секунду распасться хрупким пеплом, еще какое-то мгновение хранящим следы зловещих секретов, но вскоре уносящим их в небытие. Дискеты и миниатюрные диктофонные аудиокассеты горели чадящим пламенем, распространяя почти трупную, как казалось возбужденному Александру, вонь и плюясь брызгами расплавленного пластика. Сложнее было с гордостью “Сименса” – негорючими “вечными” видеодисками, хранящими сотни миллионов байт информации – скрытых съемок, произведенных бесстрастными охранными видеокамерами в покоях высочайших особ, но Бежецкий, прошедший школу Советской Армии, славящейся своими умельцами-самородками, нашел решение и этой проблемы…

Уничтожение компромата заняло в общей сложности более часа. Александр долго крутил в руках документы, вскрывающие подноготную финансовых махинаций “светлейшего”: силен был все-таки соблазн прищучить эту отвратительную личность, он было бросил их вслед за остальными, но в последний момент передумал и, чуть не спалив брови, выхватил из огня лишь слегка покоробившимися и опаленными по краям.

Закончив, Бежецкий-второй долго сидел на корточках, не замечая боли в затекших икрах, задумчиво смотрел на угасающий в глубине каминного зева огонь и слегка ворошил золу антикварной бронзовой кочергой, отполированной руками пусть “зазеркальных”, но все-таки его прямых предков, казалось чувствуя их теплое крепкое рукопожатие. Постепенно Александру стало казаться, что вся вереница благородных теней, возглавляемая легендарным Бежцом, покинула обжитую веками портретную галерею и теперь толпится за его спиной и с одобрением молча глядит на своего потомка. Вот почти неразличимый в темноте Тихон Бежец, тысячу лет назад заложивший крепость в девственных северных лесах. Вот безымянный Бежец, рубившийся плечом к плечу со Святым Александром в Невской сече. Вот могучий Аникита Бежецкий, по семейному преданию павший под ударами кривых татарских сабель, но не посрамивший православной веры (и за то его осиротевшая семья была обласкана Иваном Калитой). Вот сгинувший в пытошных застенках Грозного царя боярин Сергий (замученный, говорят, по навету родного брата). Вот лихо сносивший в сабельном бою польские и шведские головы тезка первого царя из династии Романовых. А вот и первый граф Бежецкий, Николай, принявший титул из рук Великого императора на палубе плененного шведского фрегата. В дальнем углу кривит в усмешке тонкие породистые губы авантюрист и сорвиголова граф Константин, приведший под скипетр Екатерины II целый сонм островов в Великом океане, за что ему был пожалован чин адмирала и высочайшее прощение предыдущих поистине флибустьерских “подвигов”. А в старинном кресле, некогда принадлежавшем ему по праву, вольготно раскинулся генерал-майор артиллерии граф Алексей, павший под Прейсиш-Эйлау со шпагой в руке. Вот череда более близких по времени предков в вицмундирах, аксельбантах и сюртуках. Все они молчаливо и удивленно взирают на незваного потомка, уже, впрочем, вполне согласные принять его в семью…

Александр не выдержал и обернулся. Никого. Только красные отблески камина играют на полированных гранях тяжелой мебели и столетнем расписном шелке стенной обивки.

Где-то в недрах здания хлопнула дверь и послышался далекий и едва различимый, но явно негодующий голос Клары. Занятый своими мыслями, Александр не обратил на шум никакого внимания и очнулся только тогда, когда дверь, ударив на излете в стену, распахнулась и на пороге возник весь белый от чудом сдерживаемой ярости штаб-ротмистр Бекбулатов. Его появление для Бежецкого было таким неожиданным, что он заметно вздрогнул,

– Где бумаги? – каким-то незнакомым, клокочущим от бешенства голосом проскрипел штаб-ротмистр. Он все понял уже издали по едкому запаху, разносящемуся по анфиладе комнат, но отказывался верить, что эта мокрица, эта грязь на подошвах сапог, эта сексуально-медицинская принадлежность посмела отважиться на подобный шаг.

Александр, не вставая, только молча кивнул на камин, незаметно покрепче перехватывая рукоятку старинной кочерги, в умелых руках способной стать грозным оружием. Как он жалел теперь, что, идя на встречу с Владовским, со ставшей уже привычной аристократической беспечностью оставил свой револьвер в столе и теперь между ним и вожделенным оружием – несколько шагов, каждый из которых мог стать роковым.