Зазеркальная Империя. Трилогия
Шрифт:
— Я убил его? — вопил в ответ обезумевший светлейший, тряся своего спасителя за отвороты пиджака. — Я убил его?!
— Пойдемте отсюда, — потащил ползком Челкина к выходу Владислав Григорьевич: он-то отлично видел, что после выстрелов Ьгжецкий не только остался невредим, но и отдавал какие-то приказы по выхваченной из кармана рации. — Здесь ваша жизнь в опасности…
Оттолкнув неузнаваемый труп в сером комбинезоне, лежащий поперек пути с развороченным в кровавое месиво лицом, они выбрались в коридор, и Бог, видимо, снизошел к ним в безмерном своем милосердии, потому что в ту же секунду в покинутом помещении оглушительно ухнуло, а из сорванных
— Вот видите? — кашляя и чихая заявил Ольгинский ошалевшему Челкину, с ног до головы покрытому пылью, словно мельник мукой. — Пора нам убираться отсюда. Игра окончена…
— Куда вы меня ведете?
Борис Лаврентьевич немного пришел в себя после легкой контузии только в цокольном этаже Малого Эрмитажа, когда ведомый, вернее, влекомый под руку шефом, охраны спускался по узкой лестнице еще ниже. Сюда канонада, кстати почти прекратившаяся, доносилась очень глухо.
— Что за тайны? — вместе со способностью слышать и говорить к вельможе вернулась его заносчивость. — Зачем вы ведете меня в подвал?
— Понимаете, сударь… — Ольгинский все тянул и тянул «светлейшего» еще ниже. — После всего произошедшего вам нельзя оставаться не только во дворце и Санкт-Петербурге, но и в России…
— Вы хотите воспользоваться секретным метро? — блеснул своими познаниями Челкин. — Или подземным ходом?
Владислав Григорьевич уже отпирал ключом хитрой формы малоприметную дверь, обитую металлом, небрежно выкрашенным грифельно-серой краской. Вместо таблички на двери красовалась красная молния, оттиснутая через трафарет, и маловразумительный, как и все обозначения технических служб, буквенно-цифровой код.
— Трансформатор?
За дверью, однако, вместо громоздкой электроаппаратуры оказалась уютная комнатка с минимумом мебели и техники.
— Отдохните пару минут, — толкнул князь «светлейшего» в кресло и принялся колдовать с приборами. — Перед долгой дорогой…
Телефон, стоящий на столе, взорвался пронзительной трелью, но Ольгинский только зыркнул на него злобным взглядом, продолжая свои малопонятные манипуляции.
— Звонят. — Челкин указал пальцем на аппарат, видимо не соображая, как глупо выглядит. — Нужно ответить…
— Ни в коем случае!
И тут окончательно потерявший голову от инфернального ужаса «полудержавный властелин» увидел такое, от чего остатки его волос сами собой зашевелились под сбитой набок рыжей накладкой…
— Прекратить огонь, сейчас же прекратить! — чуть ли не хором кричали в мембраны своих раций оба предводителя противоборствующих сторон, сидя плечом к плечу за перевернутым набок непонятно как здесь оказавшимся автомобилем. — Отставить стрельбу!
Кругом кипел ад…
Окна обоих зданий ежеминутно озарялись вспышками, над площадью во всех направлениях с визгом проносились рои пуль, канонада от бесчисленных очередей и залпов сливалась в монотонный рев, за которым почти не было слышно двигателей танков, неумолимо двинувшихся вперед, время от времени содрогаясь от орудийных выстрелов… Слава Всевышнему, экипажи с обеих сторон затеяли дуэль между собой, не обращая пока внимания ни на дворец, ни на штаб. Уже три дымных костра разгорались возле арки, отмечая подбитые гусарские машины, но и с противоположной стороны чадил подожженный метким выстрелом флотский «Черномор», из откинутого башенного люка которого, слепо оскальзываясь неверными ладонями по горячей броне, пытался выбраться кто-то больше напоминающий коптящий факел…
По
В отчаянии он то и дело бросал взгляд в ту сторону, где лежали — одно скрючившись, как эмбрион в утробе матери, а другое вольготно раскинувшись — два тела в почти одинаковой черной форме. Лишь флаги стали разными: один, отброшенный перед прыжком Владимиром, сохранял еще девственную белизну, тогда как второй медленно, но верно становился алым, напитываясь из лениво расплывающейся на сером камне лужи, в которой, словно в ритуальном братании, смешалась свежая кровь двух недавних противников…
Не в силах выносить всего этого кошмара, Бежецкий махнул рукой на певшие вокруг пули и обиженно визжавшие рикошеты, поднялся на ноги и пошел, не кланяясь, туда, где лежал вовсе не его друг, закрывший тем не менее своего друга грудью. Опустившись на колени перед лежавшим навзничь Бекбулатовым, Александр прикоснулся к нему, боясь ощутить такую знакомую по прошлым боям, податливую еще, но безнадежно мертвую плоть.
И свершилось чудо: перестрелка внезапно, будто потеряв источник, подпитывающий взаимную ненависть врагов, пошла на убыль, с минуту еще слышались отдельные выстрелы, все более редкие, а потом и они смолкли… Казалось, все сущее старалось не мешать человеку уловить биение жизни в теле чужого друга…
Ниточка все же не оборвалась…
34
Александр шел, громко стуча подошвами подкованных ботинок по драгоценным паркетам дворца, не имея никакого желания оглядываться по сторонам на собранные здесь сокровища мировой культуры: картины величайших мастеров, прекрасные статуи, великолепные гобелены… На ладонях еще не успела высохнуть Володькина кровь, и кровь эта взывала к отмщению.
Сзади, несколько отстав, дробно грохотали соратники, с частью из которых он штурмовал и оборонял Арсенал, кого-то помнил по прошлому лету, а некоторых видел сегодня впервые. Только вот Бекбулатова среди них не было. Как же сказать Александру о нем?.. Как подобрать слова?.. Попадись же проклятый «рыжий»…
Еще несколько часов назад всемогущая властительница державы предстала перед покрытым пылью и кровью офицером всего лишь женщиной, усталой и испуганной, сломленной и раздавленной, но готовой до последнего биения сердца, словно наседка перед ястребом, защищать свое гнездо, своих ненаглядных птенцов.
— Возьмите все. Убейте меня, надругайтесь, но пощадите, ради Бога, моих детей.
Александр, совершенно не понимая смысла отчаянных слов едва стоящей на ногах женщины, сейчас всего лишь простой женщины и матери, готовой отдать все на свете ради жизни дорогих ее сердцу чад, окровавленным истуканом возвышался над хрупким созданием. В голове его бурей проносились воспоминания: окруженная августейшими детьми смеющаяся императрица на дипломатическом приеме, ставшем первым в его солдатской жизни, она же на званом «монаршем» ужине в узком кругу, данном в его, Александра, великого князя Саксен-Хильдбургхаузенского, честь, исхудавшая от переживаний за лежащего в коме супруга полужена-полувдова…