Зазеркальная Империя. Трилогия
Шрифт:
— Успокойтесь, граф! — крикнула в ответ Маргарита, опуская пистолет и направляясь к двери. — Все уже в порядке. Сейчас я открою…
Не похожий ни на что звук заставил ее обернуться, но парализовавший волю ужас уже не позволил поднять пистолет…
Первым, что бросилось в глаза спустившемуся в гостиную Чебрикову, был его верный «Дюрандаль», освобожденный от обматывающей его ткани и водруженный на середину большого круглого стола, прямо на дорогую скатерть.
— Вот, — смущенно улыбнулся Берестов, вытирающий руки какой-то тряпкой. — Привел в порядок твой меч-кладенец, Петр
Горничная стояла рядом с ним и, по привычке спрятав руки под передник, восхищенно разглядывала и меч, и его хозяина.
— Это настоящий? — выпалила девушка. — Как у рыцарей?
— Да как вам сказать, мадемуазель… — улыбнулся ротмистр. — Вроде того…
— Какая прелесть! — взвизгнула горничная. — А потрогать его можно?
— Можно, — последовало великодушное разрешение. — Только не порежьтесь: он острый.
— Я осторожно…
Пока Чебриков объяснял романтической прислуге устройство так поразившего ее орудия благородного убийства, Сергей Владимирович деликатно делал вид, что увлечен разглядыванием картин, развешанных по стенам: он, естественно, понял причину столь долгого отсутствия товарища…
А потом затеяли пить чай, и горничная направилась наверх позвать госпожу…
Неожиданный грохот четырех выстрелов подряд, слегка приглушенный расстоянием, и не то последовавший за ними, не то опередивший их визг девушки вырвали ротмистра из удобного кресла и кинули вверх по лестнице, заставляя прыгать через две ступеньки. Уже на середине он с удивлением ощутил, что правая ладонь привычно сжимает рукоять меча…
Отпихнув в сторону горничную, едва стоявшую на ногах от ужаса, Петр Андреевич яростно замолотил в полированные доски рукоятью меча, не обращая внимания на летящие во все стороны щепки.
— Анна, откройте дверь! Что с вами!? — закричал он вне себя от волнения. — Кто стрелял?!
— Успокойтесь, граф! — донесся спокойный голос баронессы. — Все уже в порядке. Сейчас я открою…
И тут же за этими словами — дикий вопль, переходящий в задушенный хрип и какое-то бульканье.
Понимая, что счет пошел на секунды, Чебриков хладнокровно отступил на шаг от двери и несколько раз наотмашь рубанул податливое дерево,.
Открывшееся перед ним зрелище ужаснуло бы любого на его месте, но, понимая, что здесь уже ничего нельзя сделать, граф ринулся по кровавому следу к стене, на которой, полыхая всеми оттенками синего спектра, стремительно сужалось знакомое яркое пятно, и, сжавшись в комок, ринулся вперед, в лазурную бездну…
33
Солнце уже почти касалось иглы Петропавловского шпиля, когда всем стало ясно, что драма практически завершена и изменить результат вряд ли кому удастся.
Среди полностью взятого под контроль восставших Санкт-Петербурга крошечным островком сопротивления оставался лишь комплекс зданий Зимнего дворца и Дворцовая площадь, окруженная превосходящими по численности и вооружению войсками. В кольце оставались верные властям дворцовая охрана, несколько сотен полицейских близлежащих участков, малопонятные вооруженные формирования, вынырнувшие, словно из-под земли сразу после памятного всем покушения, и, конечно, Гвардейский Флотский экипаж, успевший не только полностью вооружиться и экипироваться, но и значительно
На переговоры с восставшими осажденные не шли, парируя все их предложения сложить оружие без кровопролития взамен на жизнь, свободу и неприкосновенность имущества встречными предложениями сдаться на милость защитников закона и власти. Противостояние катастрофически сползало в цейтнот, становясь нарывом, грозящим в любой момент прорваться кровавым потоком.
Будь перед ним в подобных условиях не свои же, русские, люди, отстаивающие с оружием в руках свои убеждения, пусть и не разделяемые остальными, а чужестранцы, Бежецкий уже давно скрепя сердце отдал бы команду на артподготовку, благо средств для успешного превращения плацдарма в руины было предостаточно. Уже через несколько минут крупнокалиберные снаряды батарей Вяземского и орудий «Авроры» перепахали бы весь невеликий пятачок, сея разрушение и смерть среди защитников дворца…
Но во дворце и вокруг него были соотечественники, ни в чем не повинные и достойные уважения в своем упорстве, с которым они обороняли свою честь и, тем самым, горстку подлецов. Кому, какие Александру, было лучше известно, к чему приведут потуги «демократов» и «реформаторов», останься они недовыкорчеванным сорняком посреди пшеничного поля. Те же, кто сейчас, глядя смерти в лицо, припал к прицелам на той стороне, через год, много через два горько зарыдают на развалинах того, что еще недавно являлось могучей Империей, мировым лидером, повторяя шаг в шаг путь другого, не менее славного воинства, другой России… Обречь их, не понимающих всего трагизма ситуации, на смерть Александр не мог, поэтому снова и снова посылал к осажденным во дворце парламентеров с белыми флагами в руках, снова и снова возвращавшихся ни с чем…
Собственно говоря, Бежецкий предполагал, что и среди сторонников мало кто верит в истинность его намерений до конца, считая либо бесшабашным смельчаком, либо скрытым честолюбцем — этаким Наполеоном Бонапартом образца 2003 года. Кое-кто из гвардейцев еще в Арсенале отпускал шуточки относительно свершившегося почти что ровно двести лет назад переворота 18 брюмера, похоже, намекая на то, что в каждой шутке есть доля шутки… Какие еще мысли роились в головах опьяненных победой гвардейцев, Александр не знал, и это беспокоило его больше всего.
Солнце неумолимо опускалось, а противостояние все оставалось на мертвой точки…
— Глядите сами… — Князь Ольгинский протянул «светлейшему» бинокль и подвел к заложенному на две трети от пола мешками с песком окну, возле которого дежурил здоровенный детина в каске и бронежилете поверх серого комбинезона, наблюдавший за перемещениями противника по Дворцовой площади через мощный оптический прицел снайперской винтовки. — Поверьте мне, что точно такая же картина наблюдается по всему периметру зданий. Извините меня, Борис Лаврентьевич, но дальнейшее пребывание ваше во дворце смахивает на сумасшествие.