Зажги свечу
Шрифт:
– Как папа? – стиснув кулаки так, что костяшки побелели, спросила Элизабет.
– С ним все в порядке, разумеется. Разве я не сказала, что он купил яйца чаек? Он уже давным-давно ждет не дождется твоего возвращения.
Вайолет снова рассмеялась, и у Элизабет камень с души упал. Мама смеялась без злости: похоже, отец не вызывал у нее раздражения. Элизабет на радостях стиснула мамину руку:
– Как здорово вернуться домой!
Джордж уже три месяца разглядывал пятнадцатилетних девочек и думал, будет ли Элизабет похожа на юную мисс
Конечно, она часто писала, и друзья Вайолет действительно очень хорошо к ней относились. Невероятно щедрые люди, учитывая уровень их дохода и количество детей. Вот только все это уж слишком затянулось, у него украли возможность смотреть, как растет его ребенок. Теперь-то она уже взрослая девушка, со всеми женскими глупостями, будет болтать про звезд кино и косметику. И он никогда не сможет поговорить с ней, что-то ей показать, объяснить, как оно устроено. Она не придет к нему за советом и не будет думать, что он все знает, как это обычно бывает между дочерью и отцом.
Война у всех что-то украла. Его жену она тоже украла. Вайолет все равно, жив он или мертв. Она почти никогда с ним не спорит, но словно живет на какой-то другой планете. Как будто не замечая его присутствия. Вот что сделала война с такими, как Вайолет: лишила их нормальной семьи, забрала ощущение дома. Вайолет даже не готовила и не гордилась тем, что достала в магазинах, как другие женщины. В банке только и разговоров про карточки и дефицит, а еще шутили: если вы остановитесь на улице поболтать с другом, то люди тут же подумают, что это очередь, и начнут выстраиваться за вами.
А Вайолет едва обращала внимание на такие вещи. Она читала романы и иногда встречалась с друзьями с военного завода. Она сильно похудела – кожа да кости, подумал Джордж.
– Миссис Симпсон всегда говорила, что невозможно быть слишком худой или слишком богатой, – смеялась Вайолет, если он упоминал про ее худобу.
Даже ради возвращения Элизабет она ничего особенного готовить не собиралась. Если бы ему вчера не удалось выбраться с работы и выстоять очередь за яйцами чаек, пришлось бы, как обычно, есть омлет из яичного порошка или солонину из банки.
Он надеялся, что Элизабет не будет вести себя отстраненно или слишком много хихикать. Надеялся, что она будет рада его видеть, захочет с ним поговорить, будет спрашивать его мнение. Он хотел бы рассказать ей о войне по-настоящему, а не так, как ее видели ирландцы. Хотел показать ей карты мира и сделанные им схемы, где армии обозначены разными цветами. Она бы спрашивала его про тактику и стратегию, а он бы с задумчивым видом делился с ней своим обоснованным мнением.
Щелкнула калитка. Они пришли! Вайолет несла один чемодан, а высокая девушка с сияющими на солнце светлыми
Тетушка Эйлин говорила, что после возвращения домой может показаться, будто Кларенс-Гарденс стал меньше, так со всеми случается. Когда ты маленький, то место кажется огромным. Элизабет тогда рассмеялась и сказала, что прекрасно помнит свой дом: сине-бежевый ковер, тумбочку в прихожей, гостиную с маленькими угловыми шкафчиками, где стояли всякие безделушки. В гостиной обычно сидела мама, писала письма или читала после обеда, а всей семьей там собирались только по особым случаям.
У Элизабет возникло странное чувство: сам дом меньше не стал, а лестница и расстояние от нее до входной двери определенно уменьшились. Раньше ей казалось, что прихожая довольно большая, а на самом деле там едва развернешься. Она небрежно повесила свое коричневое пальто на крючок и решила быстренько осмотреться.
Папа вошел на кухню раньше ее. Он суетился, брался за вещи, перебирал их, словно старуха, что совсем не похоже на отца. Он чувствовал себя неловко, как будто не дочь приехала, а гости пришли. Впрочем, в каком-то смысле она и правда была здесь гостьей.
– Так-так-так! – повторял он, потирая руки. – Так-так-так!
– Папа, я безумно рада вернуться домой, – сказала Элизабет.
– Господи! – счастливо улыбнулся он.
– Ты скучал по мне? В доме, наверное, было как-то пусто… то есть, я хотела сказать, одиноко и тихо. Тихо без меня.
Она запиналась, выбирая слова, знала, что не следовало говорить «пусто», но не понимала почему.
– Конечно же, я все время скучал по тебе! Когда ребенок растет в другой стране… это… очень странно… очень непривычно…
– Да… – Элизабет хотелось, чтобы отец перестал говорить штампами. – Я часто писала вам письма.
– Да-да, но это не одно и то же!
Он пытался быть с ней вежливым, пытался сказать, как сильно тосковал по ней, а прозвучало так, словно он выражал недовольство.
– Я ведь не виновата, что началась война! – засмеялась Элизабет.
– Нет, конечно нет! Ты замечательная девочка, ни разу ни на что не пожаловалась… и такие жизнерадостные письма присылала, – торопливо сказал он.
– Папа, ты мне ни одного письма не написал, а я так ждала.
– Да не умею я писать. В этом доме письмами занимается твоя мама.
Как так может быть, что он не умеет писать письма? – подумала Элизабет. Разве его не учили вместе со всеми остальными? Но вслух она ничего не сказала.
– Было так странно, когда ты уехала… – Отец с трудом подбирал слова. – Донельзя странно. А теперь ты вернулась, и это тоже странно.
Отец буквально озвучил мысли Элизабет, но лучше бы он подобрал какое-нибудь другое слово вместо «странно».
– Да уж, придется вам заново привыкать к моему присутствию! – пошутила она, надеясь заставить его улыбнуться столь взрослому замечанию, однако он, похоже, не заметил шутливых ноток в ее голосе.
Кажется, ему отчаянно хотелось ей угодить. Он махнул в сторону духовки с таким размахом, что обвел рукой всю кухню.