Зажигалка

Хмелевская Иоанна

А тут выясняется и вовсе удивительная вещь: Мирослав Кшевец не имел собственной плантации и даже просто теплицы. Откуда же он брал эти вещи? Скорее всего, покупал у производителей растений, не крал же.

А если покупал, то и платил. И выясняется, что платил он крайне редко. Нашлось всего несколько счетов, когда не ему платили, а он платил. Среди них плакучая береза, сорок саженцев бирючины и самшита и один красный дуб. Клиентам же продал раз в сто больше.

От всей этой макулатуры просто несло какой-то грандиозной аферой. Преисполнившись подозрениями, Вольницкий решил засадить за эту работу младшего комиссара

Касю Сажницкую, большую любительницу и знатока цветов, переведенную недавно на бумажную работу по уважительной причине — далеко зашедшей беременности. Трудно требовать от Каси, чтобы она в своем состоянии по-прежнему гонялась за преступниками с пушкой в руке, вот и перевели на сидячую работу. Все охотно обращались к младшему комиссару за помощью по самым разным, доступным ей, вопросам — используя ее и как секретаршу, и как архивариуса, и как бухгалтершу, и как компьютер. Быстрая, живая, очень образованная Кася, несколько отяжелевшая, легко справлялась с такими заданиями, рада, что еще может помочь коллегам, пока ее не отправили в декрет. Для себя комиссар только переписал все фамилии, адреса и телефоны, какие удалось выискать в бумагах покойного.

Намного понятнее для полицейского оказались личные записи Кшевца. И когда вошел коллега комиссара полиции, он застал Вольницкого шокированным, немного смущенным и очень удивленным.

— Ты гляди! Наш-то покойничек оказался Казановой, чтоб ему черти на том свете… Не видать мне счастья, если это не Дон Жуан, бабник столетия! Так получается по документам. И возглавлял он никакую не форзицию, а настоящий бордель…

— Теперь это называется Агентство развлечений, — ответил образованный коллега. — Агентство досуга, вы к нам, мы к вам и т. п. И что, ты обнаружил клиентов или персонал? Персонал тоже может быть весьма приятным.

— За клиента он один работал, уж и не знаю… Тысячу баб обслужить… погоди, точно скажу — сто двенадцать штук! Баб надо проверить в первую очередь. Внешне он был очень привлекателен, вполне возможно… Какая-нибудь из обманутых девиц нагрянула с ножичком, точнее секатором, и в нервах… Холерный огородник, с цветочка на цветочек!

— А чем же еще заниматься интересному мужчине его профессии? — философски изрек сотрудник даже с легкой завистью. А как она, собственно, зарезала его своим секатором? Какая-нибудь здоровенная бабища?

Вольницкий взял в руки заключение патологоанатома, Его он получил очень скоро, видимо, и медика удивило нетипичное орудие убийства. Так что Кшевец подвергся процедуре в первую очередь.

— Не поверишь, — делился с коллегой сомнениями комиссар, читая подробное заключение эксперта. — Сначала покойника огрели цветочным горшком или чем-то в этом роде, а затем его четыре раза проткнули секатором. Но и горшка было достаточно.

— Гляди-ка! — опять удивился коллега. — И смерть у него вполне соответствует профессии. Чем кто воюет…

— Кончай языком молоть, слушай дальше. С этим горшком тоже закавыка.

Оба следователя наклонились над фотографией крупным планом. Коллега заглядывал через плечо Вольницкого.

— А это тот самый секатор? Очень странный какой-то. Разлетелся на части от того, что им шпыняли человека? Да ведь эта штука с крепкими ветвями деревьев справляется, а на человеке сломалась?

— То-то! — с таким торжеством произнес Вольницкий, словно погибель секатора была его личным достижением. —

Слушай, он не был этим секатором убит, гляди, острия не сходятся, более узкое налезло на широкое. К тому же, по заключению экспертов, секатор был… вот, тут написано… разболтанный — так специалисты написали. Но не секатор тут главный. Все дело в горшке.

Приятель вгляделся в фотографию.

— И в самом деле, какой-то нетипичный… цилиндрический, я бы сказал. Высокий, в средней части утолщенный, кверху суживающийся, малость на кувшин смахивает, или нет, в чем молоко…

— Ты прав, на крынку похоже, судя по рисунку…

— И кажется, был с землей, в которой что-то росло, потому эксперты и называют непонятное орудие убийства горшком.

Сотрудник пожал плечами:

— Не понимаю, как в сосуде такой формы можно выращивать растение. Как его пересаживать? Попробуй вынуть цветочек из такого сосуда, горшок обязательно должен кверху расширяться.

— А ты откуда знаешь? Какой грамотный…

— Так ведь мать надо мной годами измывается. Она держит дома цветы — на балконе, а я обязан помогать их пересаживать. По ее словам, у меня талант и хорошие руки для этого дела. Так что о горшках я тебе точно говорю, перевидал их на своем веку.

— Да они приблизительно так и написали. Судя по следу от удара, его огрели этой штукой, как они пишут, вверх ногами. То есть убийца держал в руках растение и, размахнувшись, врезал нашему казанове по башке горшком. Нормальная баба держала бы в руках горшок и им же врезала несчастному, потому как цветочка бабе жалко. А тут наоборот…

— А что за цветочек?

— Холера его знает. Патолог не написал, других экспертиз я еще не получил.

— Судя по снимку, изрядно завядший. Может, потому бабе и не было его жалко.

Оба какое-то время внимательно всматривались в изображение орудия преступления и фотографию жалких остатков цветочка. Первым заговорил Вольницкий:

— Вот тебе фамилии, телефоны, немного адресов, к сожалению, не все.

— Сотовые! — скривился помощник следователя.

— Найдутся их владельцы. Развороши эту дамскую компанию, можно еще получить и служебные контакты, от них тоже польза немалая. Знаешь, эта растительная фирма очень нехорошо пахнет, слишком много людей крутится вокруг нее.

Помощник следователя доложил, что ему за это время удалось сделать:

— Я осмотрел эту Пахоцкую улицу, порасспрашивал ее жителей. Не так уж их там и много. Улочка не для проезда, скорее для пеших, хотя проехать с трудом можно, и заканчивается тупиком. Из чужих больше всего людей бывает у стоматолога, портнихи — мелкие работы, приходят почти одни бабы. Вот тебе список постоянных жителей. К сожалению, среди них нет ни паралитика в инвалидной коляске, ни любопытной старушки, сидящей у окна, у четверых есть собаки, у одной одинокой матери — сын-двоечник. Вот и весь улов.

Вольницкий внимательно слушал. В заключение приятель и помощник выдал кое-что интересное:

— Одна мамаша ожидала опаздывающую дочь и долго в тот день сидела у окна. Между восемнадцатью тридцатью и двадцатью часами увидела двух девушек, скорее молодых женщин, одна рыжая, вторая блондинка, шли вроде бы вместе, но каждая отдельно, лиц их не видела, уже начинало темнеть, да и улочка там узенькая, темная.

— Так во сколько точнее это было? — заинтересовался Вольницкий.