Зазнобы августейшего маньяка. Мемуары Фанни Лир

Азаров Михаил

И тут Ники озарило. Ворповский, и в самом деле не лгал. Фанни была с Ники в спальне его матери в ту безумную ночь — тогда и вынула она из киота брильянты. Сам Ники в тот момент потерял сознание. Но ведь с ними был и ещё один человек, а именно Савин!

Стало быть, ради Савина и устроила она кражу! Она любит херувимчика! А её любовь к Ники, стало быть, — притворство!

Вот оно что! Сговорилась парочка!

Ники чуть было не прокричал это вслух. Ему захотелось вдруг рассказать всё, что было той ночью, о пьянстве, о распутстве в материной спальне

и о прочем… Пусть их схватят, пытают, судят! Нет, Фанни, конечно, не тронут. Её вышвырнут вон, вышлют из России, да и дело с концом. Но все будут знать, что она воровка! И это причинит ей боль!

Но хочет ли Ники, чтобы она страдала?

Она, конечно, обманула его, предала.

Но он всё ещё её любит.

Нет, он не выдаст её. И Савина он тоже не выдаст. Выдать Савина — значит выдать Фанни. Нет-нет, никогда.

Ники понимал, что сейчас решается его будущее.

Великий князь и Шувалов впились в него глазами.

Ники посмотрел на отца, потом на графа.

Итак, ради любви.

— Да, — медленно и отчётливо сказал великий князь Николай. — Брильянты украл — я.

— И ты с таким спокойствием это говоришь! В тебе ни капли раскаянья? — вскричал великий князь Константин.

— Вы этого хотели? — не ответив отцу, обратился Ники к Шувалову. — Вы хотели, чтобы я признал себя вором? Извольте, я признал.

— В тебе нет совести, — произнёс великий князь Константин упавшим голосом. Ты конченый человек, сын мой».

Из дневника великого князя Николая Константиновича:

«15 апреля… Страшная сцена допроса Николы Шуваловым и мною… Никакого раскаяния, никакого сознания… Ожесточение и ни одной слезы».

«16 апреля. У Николы ожесточение, фанфаронство, позирование и совершенная нераскаянность».

Лиха беда — начало

Ники отправился домой на Почтамтскую. Оставались считанные часы до его ареста. А ещё надо было увидеть Фанни. В последний раз?

«Очень кратко Ники сообщил ей о разговоре с отцом и графом и о собственных своих выводах, — пишет Михаил Греческий.

Фанни не отпиралась. От стыда или с перепугу она покраснела, и на лбу у неё проступили капельки пота. Тяжело вздохнув, Фанни заговорила и выложила ему всё. Видно было, что давно уж хотелось ей выговориться.

Да, она попала под чары корнета-херувима. Он стал ухаживать за ней с первого же дня знакомства. Фанни потянулась к нему. Ведь Ники изменял ей, и она тосковала, ревновала, страдала и чувствовала себя безумно одинокой. Корнет утешил её. Сперва она делила его с Мэйбл. Мэйбл содержала корнета, и он не хотел с ней расстаться. Но та вскоре нашла ему замену, и Фанни завладела Савиным всецело и безраздельно.

— То есть, перебил Ники, — теперь уже ты стала содержать его.

— Содержать — нет, — сказала Фанни. — Ему потребно было слишком многое. У меня таких денег нет.

— Пустое! — воскликнул Ники. — У нас говорят: для милого дружка и серёжка из ушка.

— Савин был не милый

дружок, — возразила Фанни, — а сам дьявол. Это он всё придумал. И подарки Савин дарил мне не из любви, а нарочно, чтобы ты ревновал и крал для меня драгоценности. Он знал, что у тебя не слишком много своих денег. И миллион на революцию придумал вытянуть из тебя тоже он. «Вот увидишь, — говорил он мне, — сперва он украдёт на благородное дело, а там уж пойдёт воровать так просто. Лиха беда — начало». Савин как в воду глядел. Ты, украв в первый раз, сказал мне тоже самое: «Лиха беда — начало». Но когда ты решил уехать со мной в Париж, Савин перепугался до смерти. Он, стало быть, не сможет более из тебя тянуть. Добыча от него уходит! И Савин предложил мне бежать с ним, чтобы ты, Ники, остался здесь.

— А для этого вы решили украсть бриллианты?

— Ничего мы не решили, my God!

— В ту ночь, — продолжала Фанни, — ты так напился, что рухнул замертво. Савин оглядел спальню, присмотрелся к иконам, увидел камни и решил выкрасть их. Твоих папа и мама не было. Они собирались вернуться неделей позже. За этот срок можно споскойно продать камни ростовщику. Тревогу поднять некому. Но возвратились великие князь с княгиней наутро. Савин испугался и исчез.

— А брильянты?

— Я отдала их Ворповскому, сказала, что ты просил заложить их.

— Это ложь. Ворповский знал, что ты украла их. Он твердил про какую-то нищенку. Он, что, тоже в сговоре?

— Нет, он просто влюблён в меня.

— Стало быть, и он предатель. Такой же, как ты с твоим херувимчиком.

Но оставался, наконец, ещё один, последний вопрос, мучивший Ники.

— А тот миллион за иконы, — спросил он, — пошёл революционерам или опять Савину?

— Не знаю, клянусь всем святым!

— Не клянись. Для тебя ничто не свято.

— О, my God, поверь мне, Ники! Савин ничего мне о миллионе не говорил».

Как известно, Николай Константинович посоветовал Фанни все ценности передать на сохранение в американскую миссию в Санкт-Петербурге. Среди них были завещание, в котором великий князь не забыл Фанни, и счёт на её имя в размере ста тысяч рублей.

Фанни в тот же день отвезла всё своему соотечественнику посланнику США Ювелу. Вечером одна смотрела в театре «Периколу». Потом всю ночь ждала у себя Ники. В четыре утра не выдержала и пошла к нему на Почтамтскую.

Двери дома были распахнуты настежь. В вестибюле находился старый лакей Савёлов. Со слезами он сообщил: великого князя перед её приходом арестовали жандармы…

Вернувшись к себе, Фанни получила записку от Мэйбл. Подруга сообщала, что жандармы выследили и арестовали Савина, которого она прятала у себя дома.

Но вернёмся к Ники.

Его аресту предшествовало тяжёлое ночное объяснение с родителями. О чём был разговор? Почему потребовалось арестовать великого князя Николая Константиновича так срочно — в четыре часа утра? Кто отдал приказ об аресте? Какую роль при этом сыграл Константин Николаевич? Была ли санкция императора?