Здесь был Баранов
Шрифт:
– Извинись, Децим Марцеллин.
– Подлый гладиатор, – хрипло отозвался Марцеллин.
Клинок шевельнулся.
– Север! – закричал Дима, хватая его за руку, но Север оттолкнул Диму в сторону и повторил:
– Децим, извинись.
И тот не выдержал:
– Я виноват, Север.
Север не сразу отпустил его, и он сдавленно закричал:
– Прости! Прости!
Гладиатор выронил меч, слабо толкнул своего врага в спину и опустился на землю, скользя лопатками по стене. Децим Марцеллин, вместо того, чтобы уносить ноги, стоял перед ним в растерянности.
– Ты ранен, – сказал он.
– Убирайся, –
Марцеллин отступил на несколько шагов, потом повернулся и пошел прочь, то и дело оборачиваясь.
Дима наклонился, чтобы поднять меч.
– Брось, – еле слышно приказал Север.
Вадим не понял его.
– Вадим, брось меч, – повторил Север. – Тебя забьют до смерти, если увидят у тебя оружие.
Меч звякнул о булыжник мостовой и навсегда пропал в темноте. Дима подошел поближе. Север поднял голову, и Дима увидел на его лице гримасу.
– В живот, – сказал он. – Похоже, мне конец.
Дима встал на колени рядом с ним.
– Убери руки, – сказал он. – Я посмотрю.
Тот молча послушался, прикрыв глаза. Дима посмотрел, но ничего не понял. И вдруг он вспомнил о том, что с ними был врач.
– Келад! – позвал он. – Арий Келад!
Келад лежал лицом вниз возле стены. Дима потряс его за плечо.
– Оставь его, – сказал Север тихо. – Его убили в самом начале. Уходи. Сейчас эти господа приведут толпу своих рабов и прихлебателей, и нас растерзают в клочья.
Дима помотал головой.
– Я дотащу тебя, – отважно сказал он. – Клянусь Знаменем СЮКа, я тебя не оставлю.
– Дело твое, – равнодушно ответил Север.
Он позволил Баранову уложить себя на плащ и волоком тащить до харчевни «У Кота», только вцепился в край плаща и закусил губы. Эдоне выскочила на бешеный стук в дверь, две косы запрыгали по ее плечам, когда она увидела поверженного гладиатора.
– Ты с ума сошел, варвар! Ты хочешь, чтобы мою харчевню разнесли, а меня прикончили?
Баранов выругался русским матом, плюнул на порог харчевни и из последних сил потащился к казарме.
Казарма храпела. Дима остановился посреди двора над потерявшим сознание Севером, тяжелым, как чугун. Луна горела холодно и спокойно. Дима бросился на кухню и безжалостно растолкал Мосхида.
– Варвар, – сказал Мосхид с выражением, – чтоб Сизиф уронил свой камень на твою башку.
Однако, будучи человеком осмотрительным, Мосхид предпочитал всерьез с гладиаторами не ссориться. Он нехотя вылез во двор и, всем своим видом выражая крайнее недоверие, пошел за Димой.
Увидев Севера, грек тихо ахнул:
– Артемида Владычица! Где это он так?
– Бери его за плечи, – сказал Дима. – Поехали.
Мосхид шел спиной вперед, ежесекундно озираясь и пыхтя.
– У тебя есть светильник? – спросил Дима. – Надо его как-то перевязать, он истекает кровью.
– Пошли к Арию, – предложил грек.
– Пошли, – согласился Дима. – Только Ария там нет.
– Как это нет? – не понял Мосхид.
– Только что я видел его мертвым.
Мосхид чуть не выронил раненого.
– Осторожно! – свирепо сказал Дима. – Башку отвинчу!
Мосхид не ответил. Он помрачнел, опустил голову и теперь избегал встречаться с Димой глазами. Они ощупью нашли светильник, засунули в глиняный носик сразу три фитиля, чтобы ярче горело, и уложили Севера на обеденное ложе Ария. Бедняга
Дима торопливо накладывал повязку. Он уже понял, что шансов у Севера почти нет и что уповать можно только на железное гладиаторское здоровье.
27
Римляне обедали лежа и ели при этом руками. Ужасный век, ужасные сердца.
– Вадим, – сказал вдруг Мосхид незнакомым голосом, – Воконию лучше не знать, что ты принимал участие во всей этой истории. Поверь мне.
Дима молча посмотрел ему в лицо. В Мосхиде было что-то от неистребимого русского типажа в ушанке с незавязанными ушами.
– Иди спать, – сказал Мосхид.
И Дима ушел.
Наутро казарма была взбудоражена событием. Воконий рвал и метал. Врача нет! Лучший боец школы умирает! О, если бы у этого Севера была совесть, он погиб бы на арене и принес своему доброму, любящему ланисте тысячи так четыре сестерций. [28] Но сдохнуть бесплатно, из-за бездарной пьяной драки? Это ли не подлость!
28
Гладиаторские игры были солидным источником дохода. За каждого выступившего бойца ланиста получал около 80 сестерций, за убитого – 4 тысячи. При этом дешевый раб из сардов стоил 4 сестерции.
Среди бойцов школы было немало умельцев, и за Севером организовали хороший уход. Они притащили серу и птичьи яйца для отвращения беды, [29] произнесли несколько неотразимых заклинаний, но начиналось воспаление, и как бороться с этим, они не знали.
Дима Баранов, скрипя зубами, занимался во дворе фехтованием, подстегиваемый язвительными замечаниями Гемеллина, который имел свое мнение о причинах задумчивости юного гладиатора. Мосхид, обтирая руки о подол, вышел из кухни и призвал Баранова.
29
со знанием дела советует Овидий.
– Тебя хочет видеть Воконий.
– Что случилось? – спросил Дима, опуская деревянный меч.
Воконий уже шел им навстречу.
– Вадим, – сказал он. – Север в бреду повторяет твое имя. К чему бы это?
– Может, он думает, что я мог бы ему помочь? – предположил Дима, глядя в землю.
Воконий с интересом уставился на него.
– А ведь и правда, – сказал он. – Я и забыл. Ты же по справке врач.
Диму осенило.
– Я мигом! – крикнул он. – Я сейчас!
И умчался к себе в комнату. Он вспомнил, что в кармане сюковского комбинезона, который валялся в его комнатушке, лежит здоровенная ампула пенициллина.