Здесь был Баранов
Шрифт:
Голос у Баранова глухой, ломкий, петь он никогда особенно не умел. Единственный раз он попал на сцену, когда девочки решили инсценировать песню «Как родная меня мать провожала, тут и вся моя родня набежала». По замыслу режиссера, на роль красноармейца требовался воспитанник, максимально приближенный к деревенскому типажу. «Мне нужен тупица!» – вдохновенно ерошил волосы режиссер. Среди сюковцев таковым был только Дима. Его обрядили
Сейчас же, когда его никто не слышал, Дима расслабился и выводил по-приютски слезливо:
Кровавые слезы потоком струятся,Враги беспощадно над слабым глумятся…– Эй, – позвал кто-то со двора.
Дима открыл глаза и, увидев в дверном проеме две фигуры, покраснел.
– Иди-ка сюда, – велел голос.
Дима нехотя вылез из комнатушки. Оказалось, что его пением наслаждались двое: Север и сам Спурий Воконий.
– Что это ты тут распеваешь? – спросил Воконий.
– Так… родина вспомнилась, – уклончиво ответил Дима. – Разве петь нельзя? Многие поют…
– Что ты пел о «тиранах»?
Вот черт, мелькнула мысль. «Тиран» – греческое слово. Вслух же Дима произнес как можно небрежнее:
– Ничего особенного…
– Переведи, – приказал Воконий.
Запинаясь, Баранов честно перевел свою песнь, стараясь сохранить все особенности стиля. По мере того, как он углублялся в перевод, Воконий все больше темнел лицом.
– «Ничего особенного»? – спросил он зловеще. – И это ты называешь «ничего особенного»?
– А что? – удивился Дима.
Воконий ударил его по лицу.
– Поешь подстрекательские песни? Какие это «тираны»? О чем это, а?
– Да ни о чем, – ответил Дима, утираясь. – Это национальные песни моего народа. Мы их на праздниках поем, прямо на улицах…
– И как относятся к этому ваши правители? – спросил Воконий, словно не решаясь поверить столь чудовищной лжи.
– Положительно относятся, конечно. Они стоят на трибуне, когда мы проходим мимо с этими песнями, и машут нам рукой.
– Тираны одобряют подобные песни? – Воконий, видимо, желал дать завравшемуся новобранцу последний шанс оправдаться.
– Какие еще тираны? – в свою очередь переспросил Дима. – У нас давно нет никаких тиранов.
– Тогда зачем вам такие песни?
Дима пожал плечами. Он никогда не задавался подобными вопросами.
– Ты лгун и подстрекатель, – сказал Воконий. – И к тому же наглец. Иди за мной.
Дима повиновался, бросив через плечо взгляд на Севера, и ему показалось, что римлянина забавляет вся эта история.
Воконий привел Диму в маленький внутренний дворик за кухней и призвал Мосхида.
– В колодки [22] его на всю ночь, – распорядился Воконий, после чего удалился. Баранов остался стоять с полуоткрытым ртом. Мосхид толкнул его.
– Ты что, заснул? – спросил грек без всякого сострадания. – Не знаю уж, что ты там натворил, но спать тебе сегодня не придется.
Ночь действительно оказалась трудной для Баранова, но главное – слишком долгой. У него ломило кости, и с каждой минутой эти колодки становились
22
Поскольку автор никогда их не видел, то он позволит себе привести маловразумительное описание из книги «Простые люди древней Италии» и желает читателю удачи:
«Колодки нашли в карцере помпейских казарм: это тяжелый деревянный брус с набитой на него железной полосокй, в которой вертикально вставлены кольца на невысоких стержнях; сквозь все кольца пропущена железная штанга, наглухо запрекленная с обоих концов тяжелыми замками. Провинившегося сажали на пол, клали его ноги между кольцами, продевали штангу через все кольца и запирали замки; просидеть даже несколько часов в таком положении было мучительно».
Потом он почувствовал чье-то присутствие. Дима поднял голову, но никого не увидел. Стояли сзади.
– Кто здесь? – спросил он сипло.
– А ты ничего – крепкий, новобранец, – отозвался тихий голос. – Ничего, недолго осталось. Скоро рассвет.
– Север, это ты?
Невидимый собеседник негромко рассмеялся:
– Конечно.
Север обошел Баранова кругом, присел рядом на корточки и вытащил флягу.
– Пей, – сказал он, пристально поглядев на него в полумраке.
Дима, задыхаясь, выпил почти всю воду, вытер подбородок о плечо и с трудом перевел дыхание.
– Эти чертовы колодки… Я больше не могу.
– Послушай, варвар, если ты еще терпишь, значит, ты можешь еще терпеть, – назидательно произнес Север. – Наши испытания, как правило, соразмерны нашим возможностям.
Дима молчал, размышляя над этим афоризмом. Север добавил:
– Считай, что легко отделался. Через пять дней фламин Юпитера дает игры. Если бы не это, тебе бы не поздоровилось за такое наглое вранье.
– Я не врал, – угрюмо сказал Баранов.
Север опять рассмеялся.
– Это насчет тиранов-то? Так я и поверил! – Он поднялся на ноги и добавил: – Ты единственный из всех новобранцев не мучаешься от нашего режима… А я знал ребят, которых это убило за несколько дней.
Север повернулся и неторопливо пошел прочь.
Дима ошеломленно смотрел ему вслед. И тут до него вдруг дошел смысл сказанного: через пять дней игры. Если за то время в интернате не найдут способа вытащить его назад, в XXII век, то вполне возможно, что это уже не понадобится. Он будет убит на потеху гераклейской толпы.
Дима Баранов медленно снимал с себя мишурно-роскошное одеяние, предназначенное для торжественного шествия гладиаторов вокруг арены, и надевал боевые доспехи. Он затянул потуже пояс, провел руками в ремнях по коротко стриженым волосам, тронул пальцем острие меча – настоящего, не деревянного, который Дима получил только перед выходом на арену. Диме предстояло сражаться вне жребия с победителем первой пары, и он заранее знал, что это будет Север.
Устроитель торжеств что-то сказал сидевшему рядом с ним юноше, тот кивнул, встал и прокричал на весь амфитеатр какое-то сообщение, поднявшее бурю восторга. Дима не вслушивался, занятый своими мыслями, и потому удивился, когда Север и его противник, Сириец, бросили свои щиты.