Здесь был Баранов
Шрифт:
– Имя, – буркнул торговец.
– Баранов Вадим, – ответил Дима, глядя на закатное солнце. Он учился смотреть на солнце не мигая. Пока что результаты не утешали, но сюковец никогда не должен терять надежды.
– Возраст?
– Четырнадцать лет.
Торговец еще раз пристально осмотрел его.
– Неплохо для четырнадцати лет, совсем неплохо. Место рождения?
– Город Ленинград.
«Ленинград», – не моргнув глазом, вывел торговец на дощечке.
– Знания?
– Ну… я не отличник, конечно, – сказал Дима, краснея. – Но и позором отряда меня не назовешь.
Торговец смотрел мимо него стеклянными, ничего
– Знания? – повторил он.
– Средние, – твердо ответил Дима. Он не мог позволить себе солгать. Торговец в третий раз задал тот же вопрос и слегка зевнул. Похоже, ему по дешевке всучили кретина.
– Вообще-то, меня обучали медицине, – сообразил, наконец, Дима. – Совершенно лишняя специальность. Ведь болезни-то давно ликвидированы. Но раз по ТБ положено и никем не отменено, то меня и обучают. – Он помолчал и честно добавил: – Как самого бесперспективного.
Торговец безмолвно встал с табурета и толкнул Диму кнутом в шею. Дима побрел назад, к остальным. Его место под деревом, конечно, было уже занято. Остальные оживленно переругивались, выясняя, кто виноват в том, что их бирему, промышлявшую черт знает чем, пустили ко дну, а их самих изловили и вот гонят теперь в рабство в город Гераклею.
Дима остановился перед пиратами-неудачниками.
– Мужики, подвиньтесь, а? – сказал он.
Спор на мгновение прекратился. На него посмотрели с искренним удивлением.
– Я попросил вас подвинуться, – напомнил Дима. – На солнце очень жарко.
Они захохотали. Это был откровенно пиратский хохот. Приоткрыв рот, Дима взирал на них с удивлением. Он ничего не понимал. Ведь эти люди – его товарищи по несчастью. А они нагло потешаются над ним. Удивление не спеша превращалось в гнев. Дима побагровел. Его светлые волосы встопорщились, как перья. И нарушая все правила международной солидарности трудящихся, рассвирепевший Дима врезал ногой в подбородок хохочущему пирату.
Смех замер. Они вскочили на ноги, все пятеро, и молча окружили его, явно намереваясь ловким ударом цепями по голове раскроить ему череп. Дима встал в боевую позицию. Сражаться без рук, одними ногами, ему еще не приходилось. Он провел прием с такой молниеносной быстротой, что двое из нападающих не успели даже закрыться. Оставались еще трое. Дима повернулся спиной к дереву. Его мог спасти только отточенный смертоносный флям левой ногой с поворотом. Спасибо, Ванька гонял его на тренировках, приговаривал: «Пригодится в жизни, вспомянешь меня». Вот и пригодилось. Пригодилось в нелепой его барановской жизни. Переглянувшись, бывшие пираты вдруг заискивающе заулыбались.
– Да ты чего, парень, – сказал один из них. – Садись в тенек, отдохни.
Дима недоверчиво пожал плечами.
– Садись, садись, – поддакнул второй.
Все еще настороженный, Дима устроился между корней, положив связанные руки себе на колени. Два поверженных им противника слабо шевелились на земле и хриплыми голосами проклинали богов.
– Завтра будем в Гераклее, – задумчиво сказал один из бывших пиратов. – И распродадут нас, братцы, задешево, как каких-нибудь сардов.
– Он действительно собирается всех нас продать? – спросил Дима.
– Конечно, – последовал ответ. – А что ты думал? Было время, мы и сами приторговывали людьми.
– У меня на родине такого нет, – гордо сказал Дима.
– Ты никак скиф?
– Нет, – ответил Дима.
– Значит, не скиф, – сказал пират и
– Не псесс я, – уныло сказал Дима.
– И не хавк? – на всякий случай уточнил настырный пират.
– Да русский я, русский, – не выдержал Дима. – Отвяжитесь.
И они действительно отвязались, но сквозь сон Дима слышал их голоса, бубнившие то тише, то громче:
– Я же говорил, что он боруск. Боруски все такие…
– Да, странный он какой-то, – прошептал второй голос, и все провалилось в черноту сна.
Торговец поднял их рано, торопясь пройти дорогу до Гераклеи прежде, чем наступит нестерпимая жара, и вскоре уже небольшая процессия брела в сторону города.
– Я есть хочу, – сказал Дима одному из своих товарищей. – У нас в интернате в это время завтрак.
– Интернат – это где?
– На севере… – Дима вздохнул. – Тебя как зовут?
– Окрикул, – гордо сказал пират.
– Красивое имя, – вежливо отозвался Дима. – Ты не знаешь, Окрикул, почему он нас не кормит?
Бывший пират усмехнулся.
– А с какой стати? Он нас и голодными продаст, будь уверен.
Дима поежился, но промолчал. Торговец, проезжая на лошади, мимоходом стегнул обоих по плечам.
– Да удушит тебя Мефитида [8] в своих смрадных объятиях, – тихонько проворчал Окрикул ему в спину.
Дима споткнулся о камень, подняв облако пыли. Глупость какая-то. Почему его занесло в Древний Рим? Какие кнопки он там перепутал? Троечник несчастный, недостойный сострадания сюковец. Теперь надо каким-то образом не уронить своего достоинства, чтобы потом не было мучительно стыдно. Потом? А вдруг не будет никакого «потом»? Дима похолодел. Что, если он навсегда завязнет в этом Древнем Риме? О знамя СЮКа, о Великий Космос, что же он будет делать в этой стране? Хорошо еще, что его заставляли изучать латынь. Надо хотя бы узнать, в какой век его занесло.
8
Мефитида – малоизвестная богиня, покровительница смрадных испарений сернистых источников.
Дима лихорадочно стал думать. Он только сейчас сообразил, что приключение затягивается. Итак, век. Нужны какие-то привязки. Что же там было, в этом Древнем Риме? Дима поднатужился и припомнил: в Риме был Карфаген. Карфаген должен быть разрушен. [9]
– Ну, как там Карфаген? – спросил он нарочито легким тоном, словно вел светскую беседу.
Окрикул посмотрел на него как-то странно.
– Разрушен Карфаген, – задумчиво ответил он.
– И давно?
9
Карфаген действительно был разрушен. Большая заслуга принадлежит здесь П. Корнелию Сципиону Эмилиану, о котором старик Катон, любивший призывать квиритов разрушить Карфаген, с отеческой нежностью говорил: «Он один только муж, все другие – скользящие тени». Историк XIX века пишет об этом пожаре так: «Все умерло, затихло, как в могиле, и город обратился в необъятное кладбище, над которым бурные ветры в союзе с прибоем завывают бесконечно повторяющимися аккордами дикую песню о рождении и смерти».