Здесь и сейчас
Шрифт:
Я моментально сникла: известный своими работами наверняка отличается и бешеными расценками.
– Спасибо вам большое, доктор Амелунг, за то, что проявили заботу обо мне, и за ваше внимание, но боюсь, что вынуждена буду отказаться.
– Фрау Таня, лучше вам не найти, поверьте! Как ребенок, право слово! Еще не факт, что Маркус согласится.
– Я верю вам, только я не смогу оплачивать сеансы с ним. Это, должно быть, дорого, а сеансов потребуется целый ряд, я читала. У меня, знаете, сейчас в планах покупка подарка сыну. И я понимаю, что, даже если оставлю сына без подарка, это
– Ах, вот оно что! Тогда могу вас успокоить, Маркус в настоящее время не занимается обычной практикой. В прошлом году он перенес обширный инфаркт, и ему трудно практиковать. Но я знаю Маркуса, если ваш случай его заинтересует, то он будет работать с вами бесплатно. Такие случаи, как ваш, нечасто встречаются. Так я могу поговорить с ним про вас?
Это было что-то из области скаутских сказок: бесплатный специалист, известный, живущий в пределах досягаемости.
– Поговорите, – с недоверием пожала я плечами.
– Вот и договорились. А теперь, позвольте, я закрою паб и провожу вас до дому.
Я было снова хотела отказаться, сославшись на то, что у меня есть велосипед, а ехать недалеко, но доктор Амелунг был неумолим.
Мы шли по пустой ночной улице, мимо погасших витрин, спящих домов. Доктор вел мой велосипед, а я, засунув руки в карманы толстовки, брела рядом. Было тихо-тихо, и не хотелось разговаривать ни о чем, способном нарушить эту волшебную, хрупкую тишину. Поэтому мы молчали, но молчание – удивительно! – не было тягостным. Оно было таким же легким, как стихший к ночи ветер, превратившийся в приятный, мягкий ночной бриз. Я мысленно разговаривала с Клаусом Амелунгом, и в этой виртуальной беседе он смотрел на меня с восторгом и обожанием, внимал каждому слову и ни в коем случае не называл чертовой куклой и ребенком.
Доктор довел меня до дома, и тут я смутилась. Субботняя ночь, чувство благодарности к нему и что-то еще, мягко свернувшееся под сердцем, напевали мне о том, что нужно пригласить его на чашечку кофе. Безо всяких намеков и продолжений, просто на кофе, но я не решалась. Возможно, он ожидал приглашения, потому что немного задержался, прежде чем попрощаться, а я так и не набралась смелости. Только проводила его взглядом.
Вот он идет по улице прочь от моего дома, доктор Клаус Амелунг, и тихонько насвистывает какую-то мелодию.
Даже если дальше ничего не произойдет, я никогда больше его не увижу, а Маркус Шульц не согласится меня лечить, все равно это был очень необычный и приятный вечер, хоть и не романтическое свидание.
Нет-нет, все же надо задуматься о настоящем романтическом свидании, со всеми вытекающими из последнего последствиями. Не с Амелунгом, понятное дело! Не требует доказательств истина, что Клаус Амелунг не станет рассматривать меня в качестве объекта для свиданий: полоумная гражданка в носках с красными утятами сойдет разве что на полном безрыбье, а, я уверена, Клаус Амелунг до сих пор не испытывает нехватки в новых рыбках.
Мой мозг, словно растревоженный улей, всю неделю работал на два фронта, днем и ночью.
Вконец измочаленная, всю неделю я ждала, что раздастся звонок в дверь, на пороге материализуется доктор Клаус Амелунг
Или так: раздастся звонок по телефону – и на экране высветится незнакомый номер. Я удивлюсь, пожму плечами, нажму на кнопку и услышу в трубке голос доктора Амелунга. Он сообщит, что Маркус Шульц назначил мне встречу в Бремене, в середине дня. Мне будет совсем неудобно, но я найду возможность и поеду.
Или даже так: звонок в дверь, я открываю и вижу на пороге седенького старичка в пенсне и с черным зонтиком в руках. Это Маркус Шульц, а зонтик потому, что он прилетел на нем ко мне, как Мэри Поппинс.
– Таня, я помогу вам, – говорит он.
Почему-то в этих дневных видениях – мало мне видений ночных! – часто фигурировал папочка Амелунг. Безо всякой надежды на романтизм, просто так. Мне хотелось видеть его, говорить с ним, есть с ним, идти рядом с ним.
Но никто не звонил ни в дверь, ни по телефону. И я поняла, что моя сумасшедшая персона не увлекла не только Амелунга, но и Шульца. Впрочем, ничего сверхъестественного, этого и следовало ожидать.
Известие пришло, когда я уже отчаялась дождаться. И никто не позвонил. Я получила письмо по электронной почте. Доктор Амелунг любезно извещал меня, что профессор Шульц хотел бы со мной связаться. И электронный адрес профессора.
– Это я дал твою почту, мам, – сообщил мне, недоумевающей, вездесущий сын. – Агнет попросила твой и-мейл, и я дал.
Только и всего. Что ж, спасибо и на том, если видеть и слышать меня так неприятно для герра Амелунга.
С профессором я не ошиблась, он оказался именно таким, какими их изображают в книгах и фильмах. Даже в домашнем облачении и окружении он не переставал казаться профессором. Мешковатые коричневые брюки из крупного вельвета, шерстяная грубой вязки серая кофта, очки в роговой оправе и ровная седая бородка. И жена его, открывшая мне дверь, выглядела типичной профессоршей, сухонькой, седенькой, в строгом шерстяном платье и с изрезанным морщинками лицом.
– Очень приятно. Профессор в кабинете. Позвольте, я вас провожу.
Сидя за столом, профессор увлеченно изучал видавший виды фолиант. Один из бесчисленного множества фолиантов, устроившихся в бесчисленном множестве книжных шкафов. Мне даже показалось на мгновение, что в этом есть постановочный момент. Хотя вряд ли профессор решил произвести на меня впечатление. Я пыталась прикинуть возраст профессора, но не могла определить. То ли он слишком хорошо выглядит для своих лет, то ли, наоборот, слишком плохо.
Он бодро поднялся из-за стола, но шаркал ногами, рукопожатие его оказалось сильным, а сама рука пергаментной и высохшей. Весь он был каким-то стремительным, но будто с изношенными шестеренками.
А какая, в сущности, разница? Главное, чтобы был результат. Профессор ведь еще не дал своего согласия на работу со мной.
Маркус Шульц радушно усадил меня в низкое, мягкое кресло, сам устроился напротив. Я не люблю низких кресел, когда коленки оказываются торчащими на уровне лица, а подняться можно, только активно задействуя руки. Но ничего, потерплю.
Конец ознакомительного фрагмента.