Здесь люди живут. Повести и рассказы
Шрифт:
– Очень у меня непредвиденные обстоятельства… Извините… Но вы не переживайте, я вам посоветую хорошего мастера. Сделает как надо…
И отказал. Не взялся. Занялся непонятно чем.
– Ты чё?! – цепко посмотрела на мужа жена Анна Вильгельмовна, показав лицо женщины, у которой только что на родной улице бесцеремонно вытащили любимый кошелёк, и она при этом как бы ещё видит спину убегающего вора. – С Егоровым недоперепили?! А спальня новая… а машина… а жить на что?!
– Ты же тоже в Иерусалиме была… Вот и не спрашивай больше, – коротко объяснил он. Потом от дальнейших
– Надо же! Иерусалим ему виноват! – одновременно растерялась и рассердилась жена.
А сделал Сергей после отказа богатому клиенту именно вот что: ближе к обеду пересёк узкий проулок, отделяющий его дом от избёнки одинокой старушки Лазаревой, отворил хилую калитку и постучал в дверь. В ответ за дверью долго сохранялась тишина, потом по полу прошаркала мягкая обувь, звякнул снятый с петли крючок, и на Сыскина из чуть открывшегося проёма вопросительно глянули подслеповатые старушечьи глаза.
– Открой пошире-то, баб Вер. Здравствуй! – глянул навстречу Сергей. – Иль боишься чего?
– Чего мне бояться? – открыла шире дверь Вера Даниловна. – Не ждала никого, вот и думала: кто бы это ко мне мог? Теперь вижу.
– В дом-то пустишь? Разговор у меня к тебе не короткий.
– Пущу, чё же… Пойдём.
В единственной комнате, с окнами, когда-то румянившимися чистыми стёклами от каждой зари, а теперь потускневшими, уселись за круглый стол. Старый стол под локтями Сыскина издал такой протяжный скрип, что локти тут же были сняты.
– Баб Вер, а я к тебе с чудом.
– С чудом?! – не поняла, о чём речь, старушка Лазарева, не увидев ничего в руках гостя, и потому уточнила: – Где ж оно, твоё чудо?
– Вот тут и тут, – Сергей приложил ладонь сначала ко лбу, потом к сердцу.
– Уж больно мудрёно объясняешь. Проще-то можно?
– Ты город Иерусалим знаешь?
– А как же, как же его не знать? Ты из меня бестолковую-то не делай, мы в Бога-то веруем. Знаю, столица это Божья. И слыхала, ты с Анной своей нынче в нём был. Мне-то не судьба в нём побывать, а я бы побывала. Мало, видать, кто из наших людей в Иерусалиме бывает.
– Сейчас уже много. Паломники… едут чудо посмотреть.
– А-а. Ну, нам-то отсель не видать ни паломников, ни чуда.
– Так вот, баб Вер, я и хочу, чтобы у нас здесь хоть немного Иерусалима было. Чуда своего, понимаешь…
– Эк, хватил. А чё ж ты сможешь? Ты же – человек простой, а там – Бог.
– Смогу, баб Вер, смогу, если ты поможешь. Мне для этого угол твоего участка нужен, что к проулку. У меня-то, понимаешь, к проулку дом стоит, и с другой стороны – всякой всячины. А в сам проулок чудо не засунешь.
– Да чего ж ты сделать-то такое хочешь? Не пойму я. Чудо, чудо… объясни толком. Чудо-юдо…
– Часовню хочу поставить, баб Вер.
– Ох-ох, вон чего… Замахнулся ты, даже не представить, – покачала головой старушка. – Так поставь в центре где-нибудь, всем видней будет. Оно лучше, в центре-то…
– Не дотянется до центра чудодейство моё.
– Ну тебя! Опять загадками говоришь. Ладно, мужик ты, знаю, дельный, не болтаешь
– Да потом, баб Вер, привезём попа, если надо. Мне щас поторопиться бы, до холодов сделать кой-чего. А потом-то – конечно, освятим это дело. Ну, позволишь?
– Ладно, перечить не буду тебе. Мне – не помеха, а у тебя, может, получится… Только, смотри, весной за благословением поезжай.
– Она пять на пять получится. И забор со стороны проулка весной уберу.
– Ох ты, размахнулся. Ну, согласилась уже, делай, делай, Бог тебе в помощь.
– Пойду тогда, начну, – представляя теперь всю последовательность действий, поднялся Сергей, – поторапливаться надо. Фундамент хорошо бы в этом году до холодов залить. Да и пол тоже… чтоб весной уже продолжить. А я ведь думал, баб Вер, ты пошлёшь меня куда подальше со всем моим чудом.
– Чего ж от чуда отказываться? Пущай будет. До Иерусалима мне уже не доехать, а тут ты своё, под боком, смастерить обещаешь. Поглядим, чего получится.
– Ты пока не рассказывай никому ничего, раньше времени-то.
– Не скажу.
В тот же день за забором начались работы.
– Ты чё, к Даниловне нанялся? – удивлялись происходящему заглянувшие туда прохожие. – А чё делаешь? У неё, поди, и денег-то нету. Чё ты тут заработаешь?
– А я за еду, – добродушно улыбался Сыскин. – Она говорит мне: «Кушай, Сергуня, мою горошницу. А за это в работниках у меня послужишь». Я и согласился.
– Ну-ну, – с недоверчивой ухмылкой удалялись прохожие.
Через пять дней в пустом углу на участке появилась траншея с опалубкой и арматурой. Подъехавший миксер, вытянув рукав, заполнил её бетоном.
– Ты чё, правда, что ли, к Даниловне нанялся? Дом ей новый строишь? Ей уже о душе надо думать, а она…, – не унимались односельчане.
– В таком доме о душе точно думать лучше, – загадочно отвечал Сергей.
– Ну да, ну да, – понимающе кивали любопытствующие, но сами, конечно, ничего не понимали. А если понимали, то каждый прикидывал что-нибудь на свой лад: «Нашёл у кого калымить» или «Магазин строит. Землю у бабки Лазаревой прикупил и строит. Наверняка».
Разные расползлись по деревне понимания. Только жена Сыскина, Анна Вильгельмовна, совсем ничего не понимала. Реально, мозг её уже осаждала фантастическая убеждённость: «Мужа похитили, а ей подсунули двойника». Тайком, сонного осмотрела его с головы до ног – всё на месте, никаких перемен. «Да что же в башке-то твоей такие перемены?!»
Когда от заработков выгодных отказываться стал, удивилась досадливо, но уверяла себя: «Скоро пройдёт. Надоело пахать, от усталости всё. С Егоровым перепил – заскок». Но душевно-умственное расстройство у мужа затянулось, и Анна Вильгельмовна перешла в режим недовольного ожидания – обиделась, отвернулась, замолчала и перестала готовить. Однако это не помогло. Ещё больше нахмурилась и продолжила молчать.