Здесь люди живут. Повести и рассказы
Шрифт:
Анна обработала и перевязала пострадавший бабушкин палец.
– Вот, и кровь остановили, и грязь теперь не попадёт. Вы только палец оберегайте, не задевайте им.
– Ох, да как уж тут. С безделья-то в карман не спрячешь, везде ж две руки нужны. А тебе спасибо моё, соседушка дорогая, помогла.
– Да что вы, – смутилась Анна Николаевна, – как же не помочь. На то и соседи, чтобы друг другу помогать.
Бабушка Ситникова с забинтованным пальцем отправилась домой, а Олег наконец вышел из своей комнаты.
– Проснулся,
– Доброе утро, мам, – улыбнулся в ответ сын. – Так сейчас ночи такие короткие – только стемнеет, и сразу светает.
– Да, да, да, у влюблённых и в обед – утро, часы не для них. Умывайся, звездочёт, и за стол. Лапша с курицей готова. Голодный, наверное, как волк.
– Как три волка, мам.
– Понятно, – засмеялась мама, – давай есть будем, садись.
Олег торопливо стучал ложкой по дну глубокой тарелки, а Анна Николаевна подливала и подливала в неё наваристый суп из высокой, объёмной кастрюли. И украдкой рассматривала сына.
«Совсем взрослый. Как быстро оно прошло, время. Будто ещё вчера: младенец в родильном доме, завёрнутый в одеяльце, перевязанное голубой лентой. Потом – первоклассник с большим букетом розовых гладиолусов. Как быстро… И вот уже: широкие, как у отца, плечи и волнистые русые волосы».
– Одну ножку тебе, а вторую отцу оставим, – разломила курицу Анна Николаевна. – Ой, Олеж, я же забыла совсем: мы Гречишниковым баллон газовый не вернули. Просили их выручить на два дня, а уже неделю не отдаём. Завтра обменный день, воскресенье, машина из города придёт, а мы не вернули им. Отец-то только вечером сегодня вернётся. Ты отвези баллон на мотоцикле, он уже в люльке лежит. Поешь сейчас и отвези. Ладно?
– Хорошо, мам, отвезу, – с готовностью и даже с радостью согласился Олег. Он сразу связал поездку на мотоцикле к Гречишниковым с предстоящим свиданием с Наташей – отдаст баллон и отправится к ней. – Всё, объелся, мам. Спасибо! Поеду.
– На здоровье, сынок, поезжай. И, надо так понимать, опять до рассвета? – с улыбчивым прищуром посмотрела Анна Николаевна.
– Мам, – порозовели щёки у Олега, – папка же только вечером вернётся, мотоцикл пока свободен. Я покатаюсь…
– Поезжай, поезжай. Не гоняй только, осторожно.
– Ладно, мам, не волнуйся.
Он выскочил на крыльцо и сразу набрал номер:
– Наташ, привет!
– Привет!
– Поедем кататься, я отцовский мотоцикл взял…
– Поедем. А ты скоро?
– Минут через двадцать.
– Хорошо, жду.
Олег надел шлем, второй положил в люльку и поехал. Баллон торчал над сиденьем и подпрыгивал на кочках. Скорость приходилось сбавлять.
– А ты чё баллон повёз? – встретилась на пути Караваева Анфиса, женщина пожилая и полная, но ещё бодрая и общительная. – Куда это?
– А машина с обменными баллонами через час придёт. На сегодня расписание поменяли, – на ходу пошутил Олег и покатил дальше.
– Вот те
Набрав для своих шестидесяти двух лет вполне приличную скорость, она всё же успевала отвечать на приветствия и вопросы встречных односельчан.
– Здравствуй, Анфисушка! – попался первым сухощавый и невысокий дедок Селиванов. – Куда спешишь? Постой, я сказать тебе хочу кой-чего.
Гаврил Селиванов пять лет назад похоронил жену. Рана сердечная постепенно затянулась, и теперь, в свои семьдесят восемь, он возрасту не поддавался, хорохорился и подыскивал себе новую хозяйку. Анфиса два года как овдовела. Её-то и выбрал в невесты Селиванов. Но из-за большой разницы в возрасте его ухаживания ей не подходили.
– Постой, говорю, слышь!
– Некогда мне с тобой, – полыхнула в сторону ухажёра вспотевшим и раскрасневшимся лицом Караваева. – Не слыхал разве? Через час машина газ привезёт. Расписание поменяли.
– Не шуткуй, баба! – перестал ухаживать дедок и тоже засуетился. – Крутые повороты.
– Говорю тебе!
По пути Анфиса успела сообщить экстренную новость ещё трём сельчанам. Те – ещё каждый трём… Информация распространилась. Через час в центре села, на площадке, где всегда меняли газовые баллоны, собралось человек двадцать. Все с баллонами. Кто на специально приспособленной тележке привёз, кто на мотоцикле. Ждут.
– Угостись, Анфисушка, мякушками кедровыми, – подошёл к Караваевой дедок Селиванов с кулёчком очищенных кедровых орешков, которые он купил для поддержания здоровья прошлой осенью в городе.
– Отстань, – повернулась та к нему округлым боком, – у меня свои, тыквенные.
– Ой, ой, трясёт он тут орехами своими, – съязвила Таисия Скорина, тоже одинокая пенсионерка, которой Селиванов орешков не предложил. – Три пердинки ему до смертинки, а туда же, женихается.
– Не злобись, Таиска, – вступилась за старика Вера Красилова, пышногрудая многодетная мать. – У него дома живым не пахнет, вот он к тёплой бабе и тянется.
– Так пущай ко мне потянется. Я и его курей накормлю, не облезу.
– А ты никак вдовой чёрной хочешь стать? – покачала головой Вера. – Двоих-то уж схоронила.
– А ты не лезь, – сузила Таисия чёрные глаза. – Я им яду не сыпала. Так, видать, прописано им было. А судьба не собака – не прогонишь.
– Да у тебя в языке яду – мышьяку не надо, – насмешливо глянула на неё Анфиса. – Давай, Гаврила, мякушек твоих пожуём.
– Вот бабы – дуры! – смеялись мужики на мотоциклах. – Брось ты их, старый. Давай к нам, покурим.
Прошло полчаса.
– А где машина-то? – озадаченно посмотрел первым на пустую дорогу долговязый Васька, старшеклассник с облупленным носом. Его с баллоном отправила мать, и ему не терпелось больше всех. – Ждём-ждём, уж весь пятак облузгали.