Здесь люди живут. Повести и рассказы
Шрифт:
– Вот такая насмешка судьбы надо мной, – сморщился после очередной рюмки Иван. – Было у меня две радости душевных, а теперь обе мне заказаны.
Очень он любил ещё с мальчишества посидеть с удочкой на реке или на озере. Именно на удочку любил рыбачить. При первой возможности на утренней или вечерней зорьке уходил с удилищем и ведёрком к воде. Уединялся, сидел в тишине – заворожённый, сам с такой же тихой душой, как всё вокруг. Смотрел на поплавок, на осоку, на высунувшуюся из воды у берега остроносую, пучеглазую мордашку лягушонка. Смотрел
А когда лодку резиновую купил, то смог уплывать подальше от берега, за камыш. Вставал среди листьев и цветов кувшинок – и глаз от них не мог оторвать: «Кто же красоту такую придумал?!»
Ловил пару десятков плотвичек или карасиков и совершенно счастливый шёл домой.
Ещё любил Иван сплясать на хорошей гулянке. Школьником в клубе занимался народными танцами. Потом, понятно, в механизаторы пошёл, не в танцоры, но любовь к забористому плясу сохранил.
– Не порыбачить мне теперь, не сплясать, – выпил он ещё одну горькую рюмку. – Обрубок.
– Не пей, Ваня, – терпеливо каждый раз просила Дарья, – только хуже от водки.
– А чего ещё делать? Знаешь, говорят, что отрезанная нога потом болит. Нет её, а она болит. А мне она мерещится, я её вижу. Я лежу, и она рядом лежит. И обута в тот кед, который в школе был. Я в тех кедах кросс первым пробежал.
– Ты не пей всё же, Вань.
– Ладно, Даш, ладно…
Через день после этого пришёл к Ивану Степан Барсуков (по прозвищу Барсук) – сорокапятилетний, крепкий, невысокий мужик, живший неподалёку. Степан постоянного трудоустройства не имел. Шабашничал время от времени, но основным его доходом была рыбалка. Не Ивановы душевные посиделки с удочкой, нет. Барсук процеживал окрестные водоёмы сетями, бреднями, фитилями, ставил перетяги с частыми самоловами. Добывал много речной и озёрной рыбы и сдавал её городским торговцам. Степан пришёл к Ивану с разговором и бутылкой водки.
– Привет, Иван! – поставил бутылку на стол. – Как дела у тебя?
– А какие теперь дела у меня. Вот, сижу, в окно гляжу. Присаживайся.
– Здравствуй, Степан! – недовольно покосилась Дарья на бутылку.
– По делу я к вам. А водка – так, малёха, для улучшения понимания, – уселся Барсук на табурет у стола.
– Даш, дай рюмки и закусить чего-нибудь.
Дарья подала рюмки, хлеб, солёные огурцы, варёную картошку и вышла на улицу.
– Я чего пришёл, – после первой же рюмки без предисловий начал Степан, – про лодку твою спросить. Ты же, извини, конечно, не рыбачишь теперь.
– Не рыбачу, – уткнулся взглядом в стол Иван. Хотел ещё что-то сказать, но голос заглох в горле, выпарился от подкатившей жгучей горечи и пересох.
– Ну, и я говорю, – налил по второй гость. Выпили. – Чё ей зазря гнить, лодке твоей, без дела-то. Ты её мне продай. Сам знаешь, сколь я рыбачу. А моя резинка подспускать стала, старушка уже, лет двадцать пять. Твоя-то, знаю, моложе. И хозяйственный
Снова выпили, пожевали огурцы. Иван молчал и смотрел в стол. Способность говорить не возвращалась.
– Ну, чё молчишь-то? Я за неё две тыщи дам. Хорошая цена… щас новую за десятку можно взять.
Бутылку допили.
– Ну, чё ты? Продашь, аль нет? Соглашайся, а то задарма спреет.
– Стопари с закуской возьми, – прохрипел всё же Иван, – пошли в гараж.
Он упёрся ладонями в стол, поднялся на ногу, взял приваленные к соседнему табурету костыли.
– Давай, помогу, – засуетился Барсук.
– Я сам. Закусь возьми.
Гараж во дворе, рядом с домом, метра три пройти. Дарья глянула на мужа от сарая, но промолчала, отвернулась. Дверь в гараж со двора приоткрыта.
– Входи, – кивнул на неё Иван.
– Всё по-прежнему у тебя тут, – вошёл Барсук и поставил на старенький столик у стеллажей рюмки и тарелку с огурцами. Похлопал ладонью по люльке мотоцикла. – «Урал» теперь без дела стоит.
– А чё тут теперь поменяется, у безногого. Возьми там, на средней полке, за канистрой…
– Чё взять? – сунул за канистру руку Степан и сразу нащупал бутылку. – О, поллитровка! Самогон?
– Самогон, – с трудом перегрузил себя с костылей на табурет Иван. – Наливай.
Выпили.
– Ёпти буби! – задохнулся после рюмки Степан. – Как спирт. Сколь градусов?
– Не знаю, не мерил. Агафья заходила – прикупил. У неё градус всегда одинаковый.
– Хорош, зараза! Давай ещё по одной.
– Погоди, – закурил Иван и придвинул к себе пепельницу. – Видишь, на верхнем ярусе лодка в чехле лежит? Бери, доставай, накачивай. Вон, за мотоцикл, к воротам, на свободное место неси, там раскладывай.
– А-а, ну, давай, проверим, как она у тебя накачку держит.
– Не у меня теперь уже… У тебя…
Барсук накачал помпой оба отсека двухместной лодки, поставил сиденья, собрал вёсла – полный порядок.
– Ну, пусть постоит, посмотрим, как держит, – вернулся он к столику. – Давай, накатим за удачу.
– Давай, только мне уже удачи не будет, – снова закурил Иван, – отудачил, отрыбачил.
– Не унывай ты, – закусывал огурцом самогон Барсук, – живут же и так люди. Протез какой-нибудь закажи.
– И на рыбалку на этом протезе, да? Наливай, чего ерунду говорить.
Они выпили. Выпили ещё.
– Ну, ты накурил – дыхать нечем, – замахал руками Барсук. – Давай, я ворота на улицу открою, оно через дверь наскрозь протягивать будет. Я ж-то не курю.
– Давай, давай, открой…
– Э-э, Данилыч, – распахнул гость оба створа ворот и вернулся назад, – да ты подтаял заметно, срубило тебя. Дарья твоя щас навтыкает нам. Давай, там по стопарю осталось, и закруглимся.
– Ты погоди… погоди… давай, к лодке меня, – засуетился вдруг, пытаясь подняться, Иван. Словно испугался, что кто-то сейчас вместе с лодкой заберёт у него всё хорошее, что было за несколько десятков лет.