Здесь на Земле
Шрифт:
— Что именно? Что это он убил ее?
«Боже правый, одна я ничего не знаю!»
Кен слепым взором смотрит на гору дров перед собой, его челюсти стиснуты.
— Да, мой вопрос об этом, — произносит Сьюзи как можно спокойнее, не желая спугнуть ценного свидетеля. — Я слышала, он мог.
— Это не слухи, — роняет Кен, — это факт.
Сердце Сьюзи пускается в галоп. С целью хоть немного унять бешеный пульс она, вслед Хелму, незряче смотрит на дровяную кучу, что вознеслась вершиной над крышей его дома и деревьями вокруг.
— И что, есть доказательства?
Кен свистит
— Ну хоть какое-нибудь?
— А доказательство такое, — отвечает наконец он, — которое каждому в городе известно, кто хоть раз видел Белинду. Все знают, как он с ней обращался. А она ему прощала — и не семь, а семьсот семьдесят семь раз. Видели бы вы ее лицо — сами бы все поняли. Убил он ее собственноручно или нет — не суть важно. Он в ответе за ее смерть. — Кен гладит по голове подбежавшего пса. — И я тоже.
Сьюзи поражена таким самоосуждением Кена Хелма. Она сто лет этого человека знает, но никогда в голову ей не приходило просто пообщаться с ним.
— Ну зачем так говорить? Вы здесь вовсе ни причем.
— Я знал, что у нее была за жизнь.
«И ничего не делал».
Сьюзи с сомнением качает головой. Ей трудно себе представить, что Белинда, до крайности скрытная — хотя и всеми радушно привечаемая — и не имевшая настоящих друзей, смогла бы довериться Кену Хелму.
— Как-то вечером я возвращался домой. Смотрю, она стоит на дороге. Я остановился, она села в машину. Сказала, что повредила руку, и мы поехали в госпиталь Святой Бригитты. Теперь-то у них целое отделение его имени, а тогда, едва я произнес, что надо бы звякнуть Холлису, у Белинды началась паника. Настоящая паника, говорю вам! Я прождал ее в приемной, а после врачебного осмотра повез домой.
Пес помчался к поленнице — мышь, наверное, учуял, — и Кен опять засвистел, на этот раз пронзительней.
— Оказалось, у нее сломана рука.
— Она сказала, как это случилось?
— Нет. Но после этого она не раз сюда ходила — когда ей нужно было в госпиталь. И я возил ее, никому не говоря ни слова. Даже своей жене.
— Вы не единственный, кто в ответе за случившееся, если уж все в городе знали, что творится.
Кен, не соглашаясь, качает головой.
— Однажды я проснулся, невесть с чего, среди ночи, встал и выглянул в окно. Там, во дворе, словно привидение, стоял какой-то человек в белом. Приглядевшись, я понял, что это просто ночная сорочка. То была Белинда. На руках — ребенок (он был тогда совсем еще кроха). Она не захотела оставлять его одного с Холлисом, догадался я. Ну как тут ее винить? Никто не хотел с ним связываться. А надо бы. Мы должны были пойти к нему и потребовать ответа.
Холодает, но Кен и Сьюзи не двигаются с места.
— Если же рука твоя иль нога твоя склоняет тебя к греху — отрежь ее и выкинь. Ибо лучше тебе войти в жизнь хромым и увечным, чем с двумя руками и с двумя ногами быть ввержену в огнь вечный. Евангелие от Матфея, глава восемнадцатая, стих восьмой. — Кен на мгновение умолк. — Остановить его — вот было бы по-настоящему благое дело.
Они наконец подходят к машине Сьюзи. Перед тем
— Это от солнца, — поспешно объясняет он появление набухшей влаги в уголках своих глаз, и Сьюзи тут же кивает, хотя небо полно туч и дневной свет совсем-совсем неярок.
— О заказе Судьи не беспокойтесь, — заверяет на прощание Кен, — сделаю все в лучшем виде, дрова будут чистые, ровные, один к одному.
На обратном пути Сьюзи останавливается у «Красного яблока» — купить йогурты и упаковку фигурного печенья с шоколадной крошкой, — а затем, вместо того чтобы свернуть налево, на шоссе, и отправиться домой стряпать обед себе и двум своим лабрадорам, решительно сворачивает направо, в направлении госпиталя Святой Бригитты.
«Оставь все как есть, так лучше будет», — все продолжает убеждать ее Эд. Но как, скажите, как теперь от нее можно ожидать подобного, когда перед глазами — Белинда в белом, посреди ночи у поленницы на дворе Кена Хелма?
Сьюзи паркуется на служебной стоянке госпиталя и шлепает на ветровое стекло стикер «Горна». Плохо, конечно, что в маленьком городке каждому известно, чем ты занимаешься, но есть в этом и положительный момент: переплетение связей, более частое, чем узор паучьей сети. Сьюзи знает Мод Херли из отдела платежей с незапамятных времен. Как-то она даже встречалась с ее сыном, Дейвом, — тот обожал кататься на коньках, а вот в постели был, как бы это помягче выразиться, несколько формален. Что же касается самой Мод — она просто молодчага, Сьюзи всегда с огромным удовольствием ходила к ней на воскресные обеды. Направляясь в кассу к Мод, Сьюзи несет ей купленное в «Красивом яблоке» печенье. Но оказалось, подкупать ее для получения нужных сведений нет нужды.
— Милочка моя, кто ж не знал, что творится в доме у Белинды? — искренне удивлена Мод.
К несчастью, все больничные данные Белинды уже заведены в компьютер, и Мод, как ни старается, не в состоянии вызвать что-либо из них на свой дисплей.
— И кончен бал, — подводит итог Сьюзи, разочарованно принимаясь грызть ею же подаренное печенье.
— Еще не вечер.
И Мод ведет ее вниз, в цокольный этаж, в комнату, полную старых заплесневелых папок. Если их кто здесь и увидит, они скажут, что Сьюзи собирает для газеты информацию на празднование пятидесятилетия госпиталя.
Замечательной свекровью могла бы стать для нее эта пожилая женщинам, и Сьюзи крепко обнимает ее перед тем, как углубиться в работу. Полтора часа поисков — и Сюзанна Джастис отыскивает наконец отдельные листы из нужной медицинской карточки, в которых, однако, как ни жаль, отражены лишь последние два года жизни Белинды. Но даже за такой короткий период было, согласно записям, целых четыре поступления в больницу. Это уже кое-что, хоть и не веская улика. Две записи неразборчивы, зато другие две — вполне: сломана нижняя челюсть; наложено пятнадцать швов. Сьюзи словно холодом обдало. Как именно пустить в ход эти сведения, она еще не знает, — пока не замечает подпись «доктор Хендерсон» первым номером списка лечащих врачей.