Здесь покоится наш верховный повелитель

Холт Виктория

Тут вошел ее отец. Она подавила желание подбежать к нему и броситься в его объятия. В глазах Джеймса стояли слезы. «Дорогой мой папа, – подумала она, – он страдает вместе со мной». Вместе с Джеймсом пришла мачеха Марии, Мария-Беатриса, она должна была уже скоро родить, и ее большие темные глаза с сочувствием остановились на падчерице. Мария-Беатриса больше других утешала ее в предыдущие дни. Она сама недавно приехала в Англию, и сперва была так же испугана, как бедная Мария теперь.

– Но у вас все было по-другому, – говорила ей в ответ Мария. – Вы вышли замуж за папу… за моего папу…

Такого доброго человека, как папа, больше нет.

– Я так не думала. Я расплакалась, когда впервые увидела его. Я лишь теперь начинаю узнавать его и понимаю, что слезы мои были напрасны. И у вас с Вильгельмом будет так же.

Мария дала себя успокоить, но теперь, в присутствии Голландца Вильгельма, смелость снова покинула ее.

Карл, с тревогой поглядывая на племянницу, желал поскорее закончить церемонию. Он нетерпеливо обратился к Комптону, епископу Лондона, который должен был совершить церемонию.

– Пожалуйста, епископ, – воскликнул он. – Поторопитесь, как только можете, а то как бы моя сестра, герцогиня Йоркская, не родила нам здесь мальчика и этот брак не оказался бы уж столь желанным.

Вильгельм выглядел мрачным. Веселый цинизм дяди удивил его. Он понимал, что Карл догадывается о его надеждах когда-нибудь взойти на престол Англии, женившись на Марии, но он считал неуместным замечание Карла об этом на брачной церемонии.

Он с неприязнью смотрел на бедного зареванного ребенка, с которым были связаны его надежды. Она его совсем не привлекала, но найдутся другие, более привлекательные.

– Кто отдает эту женщину? – спросил епископ.

– Я отдаю, – ответил твердо Карл.

Принц произнес требуемые от него слова. Он положил горсть золотых монет на Библию в знак готовности обеспечить Марию в браке.

– Положите это себе в карман, Мария, – сказал король, улыбнувшись. – Это чистая прибыль.

Дальше все шло по обычаям того времени. Новобрачный был явно безразличен и равнодушен к своей молодой жене, которая в течение всего банкета продолжала тихо и беспомощно плакать, как будто навсегда оставив надежду когда-нибудь снова обрести счастье.

Карл был рад, что выпустил Рочестера из заточения. Он нашел, что Голландец Вильгельм и его друзья – скучная публика, и был рад, когда пришло время руководить церемонией проводов новобрачных в постель.

Несчастная маленькая Мария скучными глазами смотрела на собирающихся в спальню, чтобы преломить с ними хлеб и выпить поссета, а также разрезать подвязки у нее и ее мужа.

Наконец Мария и Вильгельм оказались вместе в большой постели, и король лично задернул полог.

Он не смотрел на Марию. Он боялся, что не выдержит молящего взгляда заплаканных глаз своей маленькой племянницы.

Он взглянул на Вильгельма, который был мрачен и походил на человека на похоронах, но не на собственном бракосочетании.

– Ну, племянник, за работу! – воскликнул Карл. – Святой Георгий, спаси Англию и помоги ей!

Карл не мог больше обманывать Людовика. Бракосочетание с Голландией стало общеизвестно, и в парламенте – Шафтсбери был освобожден из Тауэра и снова заседал в палате лордов – требовали собрать армию в помощь Голландии. Людовик передал Карлу через Данби и Луизу

увеличенные субсидии. Карл, принимая их, продолжал уверять Людовика, что армия готовится лишь с целью успокоить его народ и сохранить в тайне дружбу с Францией.

Людовик начал осознавать, как просчитался, понадеявшись на Карла. В Англии были и другие могущественные люди. Он обдумал карьеру Шафтсбери, которого Карл окрестил «Маленькой честностью», и понял, что вождь оппозиции мог бы ему быть полезным не меньше короля. Людовик был богат, он предложил еще большие взятки, и вскоре члены оппозиции – эти стойкие протестанты – были включены в его платежный лист.

Вскоре после этого парламент отказался выделить деньги, необходимые для сражения, и ничего не оставалось больше делать, как расформировать армию. Карл был вынужден оплатить все это из своего кармана, что снова поставило его в зависимость от парламента, у которого необходимо было просить дополнительные дотации.

Старая борьба между королем и парламентом возобновилась. Члены палаты общин дали понять, что они хотят руководить делами страны. Шафтсбери потребовал изгнания герцога Йоркского. А Людовик, взбешенный тем, как Данби сделал его жертвой обмана, передал в палату общин письма Данби, в которых тот договаривался о даче Людовиком взяток королю. Тут враги Данби взяли его за горло.

Карл уверил парламент, что все, сделанное Данби, осуществлялось по его, Карла, команде; и действительно, внизу каждого письма было выведено рукой короля: «Это письмо писано по моему приказу. К. R.» Члены палаты общин решили не придавать значения участию короля в отношениях Данби с Людовиком. Им надо было сокрушить Данби, выражение недоверия Данби и привлечение его к суду были не за горами.

Нелл оставила все домашние хлопоты, связанные со шнурочками для милорда Бёрфорда и кашлем милорда Боклерка и предалась веселью. Данби и Луиза действовали заодно, и Нелл была уверена, что только из-за них она до сих пор обойдена титулом герцогини, а милорд Бёрфорд еще не стал герцогом.

Луиза опасалась, что, поскольку они с Данби действовали заодно, многие из его врагов попытаются через него нанести удар и ей.

Вскоре по городу поползли слухи. Они достигли и Уайтхоллского дворца.

Готовились заговоры с целью убить короля и возвести на престол герцога Йоркского.

Пошли разговоры о человеке по имени Тит Отс.

9

Террор охватил Англию. Никто не был застрахован от нападок Тита Отса. Сама королева находилась в опасности. Что касается Луизы, то сатирические памфлеты о ней, распространявшиеся врагами по всем кофейням, сменились требованиями либо судить ее, либо выслать обратно во Францию.

Король, ненавидевший всякие неприятности и сознававший лучше многих других, что Тит Отс – негодяй и обманщик, всеми способами старался держаться в стороне от неприятностей. Он не решался на разоблачение Тита, он не решался даже попытаться предотвратить начавшиеся жестокие расправы, так как чувствовал в воздухе революционные веяния. Он понимал, что оказался в таком опасном положении, как его отец, перед тем, как положил голову на плаху.