Здесь русский дух...
Шрифт:
Азиат что-то проговорил на своем языке.
— Чего бормочешь? Не спится? — удивился Федор.
Ван Чи снова залопотал.
— Засветите-ка, братцы, лучину!.. — попросил Федор и добавил: — Иди сюда, Ваньк! Я твоего лица не вижу.
Тот как встал истуканом в темном проеме двери, так и остался стоять.
— Верно, хочет пообщаться, — высказал предположение Семен Онтонов.
— Пойди, разбери его!.. — ухмыльнулся Федор. Он уже хотел послать мальчишку ко всем чертям — нечего просто так сон казакам перебивать! — но тут вдруг что-то его остановило. —
Петр быстро накинул на себя кафтан и прямо босиком помчался к переводчику.
Алешка явился заспанный и хмурый.
— Чего? — зевнув, недовольно проговорил он.
— Давай, переведи с азиатского, а то мы никак не поймем, — велел молодому человеку Федор.
Оказалось, к казакам нагрянули гости — те самые люди, о которых писал в письме Егорша Комар. Тайно проникнув на территорию Посольского двора, они отыскали флигель с прислугой, разбудили рано уснувшего после дневных трудов Ван Чи и велели ему кликать казаков.
— Надо идти, — выслушав Ван Чи, медленно произнес Федор, но его товарищи вдруг забеспокоились. Уж не ловушку ли маньчжуры решили им подстроить? Вдруг азиатам стало известно о планах казаков?
— Ладно, один раз помирать! — махнул рукой Федор.
— Помирать — не лапти ковырять. Лег под образа и выпучил глаза, — ответил с помощью народных присказок Семен.
Все же Федор настоял. Взяв с собою Петра с Алешкой, он отправился в посольский сад, где мужчин уже ждали.
Гостей было трое. Их лица в темноте никто не мог рассмотреть, но это не имело принципиального значения. Главное, они назвались друзьями. Когда Федор спросил, зачем незнакомцы так захотели помочь простым казакам, один из гостей ответил следующее: у них с русскими один враг — маньчжуры. Его они и должны сообща одолеть, но для этого надо помогать друг другу.
Долго толковать мужчины не стали. Договорились, и в следующий раз гости пообещали привести с собой пленных албазинцев.
— Мы их в свой строй поставим! — заявил Федор. — Пускай нас пересчитают. Уйдем, а там ищи нас, свищи. В Албазин гады не сунутся, ведь даже царевы слуги к нам боятся ехать.
Когда Ефим узнал о планах казака, то не на шутку разозлился.
— Не думай! — агрессивно прорычал мужчина. — Сам пропадешь, и других погубишь. Примем мы пленных, и?.. Убежать с ними — не убежим, а если убежим, то дома найдем свою смерть. Царь не простит нам своевольства… Нет, ты все же попытайся уговорить Спафария. Пусть он за наших казаков замолвит словечко перед императором.
— Дурак ты, Фимка! — в гневе ответил ему Федор. — Как будто маньчжурский верховный пустит его на свой порог. Я давно осознал наплевательское отношение маньчжуров к нам, не исключая и их царя-батюшку!
— Пустое! — стоял на своем Ефим. — Говорю, иди к Спафарию, а то вообще накличешь беду.
«Вот как за свою жизнь боится! — подивился Федор. — Ничего себе бывалый казак!»
Утром Спафарий призвал мужчин готовиться в дорогу.
Ночью никто из албазинцев не ложился спать. Все ждали прибытия беглецов. Время шло, а те все не появлялись. Уже выкурили по десятой трубке, но они все не шли. Под утро в дверь покоев кто-то тихо постучал.
— Никак наши! — обрадовался Карп Олексин.
В следующую минуту дверь отворилась, и в казачье жилище один за другим вошли какие-то люди.
— Засветите ж, ей-богу, лучину!.. — пытаясь сдержать волнение, попросил Федор товарищей. — В потемках-то и не разберешь ничего…
— Точно! Темень какая, хоть глаза сломай, — высекая огонь, произнес в темноте Иван Шишка.
Долго он возился с лучиной, пока в его руках она не начала трещать и метать в стороны искры. Вот тогда-то в неясном свете казаки и увидали на пороге изможденных, похожих на призраков людей. Они были одеты в перетянутые пенькой азиатские халаты и круглые шапочки, поэтому в темноте походили на чужестранцев.
— Не узнаете? — с усмешкой проговорил один из них. — Я — Егорша… Это, — он указал на стоящего рядом с ним сутулого мужичка, — Костка Болото. Помните такого?
— Конечно! — удивился Карп. — Вы же наша молодежь. Как стариками-то стали? Что ж поганцы сотворили? — сокрушался он.
— Кто? — тыкал пальцем в третьего Семен Онтонов. — Неужели Николка Шкирятов?
— Нет, Николку убили, — покачал головой Егорша.
— Кто же тогда? Гляжу и не пойму, — прищурив глаз, внимательно всматривался в лицо третьего беглеца Семен.
Федор напрягся. Вроде Тимоха, а вроде и не он. Тот крепкий и широкий в кости… Нет, вроде не он. Все же сердце отцовское не выдерживает.
— Не мой ли сынок Тимоха? — пытаясь не выдать душевного волнения, спросил Федор.
— Да ты что, папа, какой же Тимоха? Я бы его сразу узнал, — потеряв всякую надежду увидеть живым родного брата, упавшим голосом проговорил Петр.
«Правда, не Тимоха», — обреченно подумал Федор.
— Так кто ты? Назовись… — приказал он беглецу. — Да и расскажи, как погиб наш дорогой брат и сын Тимофей Федоров Опарин. Героем?
Тут произошло чудо.
— Больно рано, папа, вы меня хороните, — усмехнулся вдруг третий. — Я — Тимоха!
Казаки оторопели. Как? Но уже в следующую минуту они тискали беглецов в своих жарких объятиях.
— Сынок! Живой? — прижав Тимоху к могучей груди и задыхаясь от радости, говорил Федор. — Вот мать-то обрадуется!
— Уж мы как рады, брат мой дорогой! — ласково теребил Тимохины волосы Петр.
— Рады!.. — утирая слезу рукавом исподней рубахи, произнес отец. — Ну, хватит! — вдруг отталкивая от себя Тимоху, строго сказал Федор. — Теперь надо решать вопрос по поводу беглых.
— Перво-наперво их надо переодеть… — заметил Карп. — У кого какие вещи припасены — кидайте в кучу.
— Стойте! — неожиданно остановил земляков Егорша. — Для меня не старайтесь. Я никуда не поеду.
Казаки так и замерли от удивления.