Здесь умирает надежда
Шрифт:
Его слова казались правдой.
— Хочу ли я знать, чем он зарабатывает на жизнь? — спросил он через несколько минут.
Я прикусила губу и попыталась не улыбнуться.
— Нет, папочка.
Его глаза заблестели, когда он кивнул, осушая свой напиток.
— Тогда ладно.
ГЛАВА ВОСЕМЬ
I Love the Rain the Most — Joe Purdy
Мы
Не потому, что я особенно хотела быть там, а потому, что он был намного ближе, чем коттедж Карсона, и мы оба отчаянно нуждались друг в друге.
Мы едва успели войти в парадную дверь.
На полу оказалась наша одежда.
Теперь мы были на кухне после нескольких часов в постели. Карсон приготовил феттучини, потому что еда на обеде была невероятно изысканной, но до смешного маленькие порции.
Я проглотила все сразу, потому что умирала с голоду, и потому что Карсон был действительно замечательным поваром.
Мне нравилось, что он готовит для меня. Заботится обо мне таким образом. Это много значило, учитывая мои проблемы в прошлом. Казалось, что он восстанавливает часть меня. Питая уязвимую часть.
На нем были брюки, больше ничего. Мой взгляд упал на его грудь. Не было никакого шока, когда я увидела там свое имя. Никакого гнева.
Только тепло, распространяющееся из самых глубоких уголков.
Он прав. Нельзя больше бежать.
Я подумала о вопросе отца.
«Хочу ли я знать, чем он зарабатывает на жизнь?»
Он понимал. Потому что папа был проницательным, и он провел много лет среди самых разных людей со всеми видами денег.
Он знал цену правдоподобному отрицанию.
— Если мы собираемся сделать это, — я жестом указала между нами, — мне нужно знать все. Я не собираюсь довольствоваться только очищенной, официальной версией твоей жизни и твоей работы. Мне нужно знать каждую деталь, даже то, с чем, по твоему мнению, я не могу справиться. — Мой пристальный взгляд сфокусировался на нем. — Особенно то, с чем, по-твоему, я не могу справиться.
Карсон долго смотрел мне в глаза, возможно, оценивая, насколько я серьезна.
— Я думаю, нет ничего такого, с чем ты не могла бы справиться, — тихо сказал он.
Мои глаза расширились от удивления, и что-то теплое охватило мое сердце.
Карсон скрестил руки на груди, и мои глаза метнулись к тому, как вздулись его мышцы, на мгновение отвлекшись.
— Если я расскажу тебе всё, пути назад не будет, — продолжил он хриплым голосом, скорее всего, увидев искру голода в моих глазах. Этот человек знал каждый мой жест, каждое выражение лица, точно так же, как я знала его. Даже несмотря на то, что его действия были гораздо более утонченными,
Мои глаза снова встретились с его глазами, голодными, напряженными, знающими.
— Милый, у тебя на груди вытатуировано мое гребаное имя. Я почти уверена, что пути назад нет.
Резкие черты его лица смягчились от моих слов, выражение лица стало гораздо менее серьезным и более нежным.
Он шагнул вперед, схватив меня за бедра и притянув к себе, так что наши тела оказались на одном уровне. Я расслабилась, мое тело прижалось к нему.
Одна рука оторвалась от моего бедра, чтобы поднять подбородок.
— Ты только что назвала меня милым, — сказал он.
Я удивленно моргнула, глядя на него.
— Впервые ты так меня называешь, — сказал он, и эти слова выбили почву у меня из-под ног. Мне казалось, что если бы Карсон не держал меня, я бы рухнула в небытие. Неужели я действительно была так полна решимости держать его на расстоянии вытянутой руки, что для него это прозвище показалось таким важным? Небрежная нежность, которую он держал в руке, как будто это самая драгоценная вещь в мире.
Черт, я настоящая сука.
Я прикусила губу, не зная, что сказать. Правда казалась лучшим вариантом действий, но сама мысль о том, чтобы высказать ее словами, пугала меня. Чертовски пугала. Это все равно что выпрыгивать из самолета, не зная наверняка, откроется ли парашют.
Я сосредоточилась на Карсоне, на глубине его темных глаз. Мягкое прикосновение его пальцев к моему подбородку, успокаивающая сила его руки на моем бедре, его запах, который сразу же расслабил меня, заставил почувствовать себя в безопасности.
Я сделала глубокий вдох. Карсон молча наблюдал за мной, ожидая без каких-либо внешних признаков нетерпения. Как будто он будет стоять здесь, ожидая, пока я наберусь смелости сказать ему правду.
— Я знаю, что ты, вероятно, разозлишься, как альфа-самец, на то, что я упомяну мужчин, которые были до тебя, — начала я, пытаясь заставить свой голос звучать твердо, но в то же время поддразнивая. — Я знаю, что вы, мужчины, втайне хотите нетронутых девственниц, хотите иметь возможность пробовать всех подряд, да столько раз, сколько захотите, прежде чем найдете подходящую. И это, вероятно, разозлит тебя, но ради ясности я должна поговорить об этом.
Выражение лица Карсона не изменилось, в его глазах не заплясала ярость. Во всяком случае, уголки чуть-чуть сморщились. Он заправил прядь волос мне за ухо.
— Милая, мне плевать, сколько мужчин было до меня, я знаю, что они не получили того, что получаю я. Я знаю, что ты не дала им того, что даешь мне.
Мои ноздри раздулись от раздражения. А также я была абсолютно ошеломлена мягкостью его тона.
— Конечно, — пробормотала я. — Конечно, я набираюсь смелости, чтобы рассказать тебе свою большую честную правду, а ты тут умничаешь.