Здесь вам не причинят никакого вреда
Шрифт:
– Ох, ох, ох! – наперебой закудахтали головы. – Нет, нет, нет, только не в семью, не в семью!
Впервые Мари увидела ужас, который впал в ужас. Кококлокль забился под табуретку, коротко с собой подрался – три головы пытались спрятаться под двумя крыльями – и затих.
Мари решила, что у нее начались проблемы со слухом.
– В семью? – переспросила она. – Он хотел сказать, в тюрьму?
– Ну, кому и семья хуже тюрьмы, – усмехнулся инструктор. – Ссылка в многодетную семью без права выхода – это для кошмаров самое страшное наказание. Когда детей много, они ужасов
Трехголовый петух нестройно икнул. Георг заглянул под табуретку.
– Эй, ты, Петух Горыныч! У меня как раз есть на примете чудная семья; папа, мама и пятеро детишек от года до девяти. Родители недавно взрослого питбуля завели, так он от них через три дня сбежал. А детям с кем играть? С кем детишкам играть, я тебя спрашиваю?
– Не надо, начальник, – жалобно пропищали из-под табуретки, – давай по-другому…
– Можем и по-другому, – охотно согласился старший инспектор. – Оформляем тебе неумышленное, пишешь подписку о невыезде, получаешь свои тридцать три раза условно, и лети на все двенадцать сторон! Не нарушая условий подписки, разумеется.
– Что такое «тридцать три раза условно»? – спросила Мари.
– Следующие тридцать три раза пугать условно, то есть понарошку.
– «Понарошку», – проворчал Кококлокль, выбираясь наружу. – Клоуна из меня сделать хотите. Ладно, ваша взяла, согласен я. Спрашивайте, всех заложу.
– Всех не надо. Расскажи нам про одного. Про Омордня.
Петух застыл, глядя одной головой на Георга, второй – на первую голову, а третьей – куда-то в потолок.
– Глубоко копнул, начальник, – наконец сказал он. – Под самый корень. Я, конечно, не в курсе, но знаю одно мурло, которое знает одно чучело, которое знает одного обормота, который может что-то знать…
– Нет, надо действовать иначе, – сказал Георг, когда полицейские сделали восьмой круг по подвалу, но обещанное Кококлоклем мурло не объявилось.
– Надо, – согласилась Мари, глядя на затянутое паутиной подвальное окошко.
В паутине висели мухи. Мухи давно умерли. Паук, похоже, тоже.
– Нужна приманка. Какой-нибудь лакомый кусочек, на который он выманится. Давай подумаем, на что он скорее клюнет. Я уже старый и некрасивый, а ты…
– Не такой уж вы и старый.
Георг выжидательно промолчал. «Надо еще про красивого сказать», – подумала Мари, но соврать не смогла.
– Я опытный, – сказал инспектор, не дождавшись комплимента. – Поэтому ты оставайся, приманивай, а я в нужный момент выскочу. Включи воображение. Представь, что меня здесь нет, и в этом темном пустом подвале ты одна…
С этим словами Георг вышел из подвала – видимо, чтобы упростить задачу воображению курсантки. Правда Мари не совсем поняла, откуда инструктор внезапно выскочит, если его здесь не будет.
«Нельзя сомневаться в наставнике! – упрекнула она себя, усаживаясь на широкую трубу. – Он высококвалифицированный специалист. – Похожее на скороговорку слово „высококвалифицированный“ Мари понравилось, и она его повторила. – Высококвалифицированный специалист, знающий, опытный, бывалый, старый, некрасивый… На самом деле, не такой уж и некрасивый, только старый. Если
Кап. Кап. Кап.
Отчего-то стало тревожно. Скоро девушка поймала себя на том, что ждет каждую следующую каплю. В мгновение перед тем, как раздастся очередное «кап», у нее чуть-чуть перехватывало дыхание. Вот уже Мари и дышала в заданном ритме: «кап» – вдох, «кап» – выдох. С каждым разом расстояние между вдохом и выдохом чуть удлинялось, словно кто-то растягивал тугую резину.
Девушка облизала пересохшие губы. «Что за ерунда! Это всего лишь вода…»
Кап. Кап. Кап.
Мари почувствовала, что ее пульс замедляется, подстраиваясь под ритм капель. Она прислушалась к себе, и поняла, что сердце бьется в унисон с падающей водой – все реже и все громче.
Кап. Каап. Кааап.
Сейчас упадет последняя капля, и сердце остановится.
«Да это же кошмар! – поняла Мари, и ей сразу полегчало. – Вот оно что! Он кошмар, я боюсь. А я-то перепугалась».
Подвальное окно треснуло, брызнули белесые стекла, влетела, шипя и плюясь, сигнальная ракета. Стало светло как днем, если, конечно, днем выпалить в подвале из ракетницы.
– Мордой на землю! – раздался рык Георга.
Девушка много раз на тренировках слышала эту команду, и ее тело автоматически пришло в движение.
Раз – занять выгодную позицию. Два – оценить обстановку (подозреваемый один, оружия не видно). Три – переместиться к подозреваемому и помочь ему выполнить указание старшего группы.
Только после этого Мари начала соображать… и едва не выпустила подозреваемого. Он оказался мелкий, холодный, склизкий, обросший бородавками да еще с глазами на коротких стебельках. Но курсантка тут же опомнилась и ухватила задержанного покрепче. Мало ли какие подозреваемые бывают. Тем более что вел он себя, как обычный воришка, который попался на кармане.
– Да фто ш это такое! – шепелявил задержанный, вращая стебельками. – Я тут себе стою, фоздухом себе дыфу, а тут на тебе! Хватают, лапы ломают, даже документоф не спрашифают!
– Я тебя, Мокрохлюп, сейчас спрошу, – произнес Георг ласковым голосом приходского священника, застукавшего в церковной кладовой представителя другой конфессии.
Склизкий сразу перестал булькать. «Не тот Мокрохлюп, который Чвак Колодезный, – вспомнила Мари показания барабашек, – а который Каранбуль».
– И про документы спрошу, и про воздух, и про условия досрочного освобождения. Понравилось, значит, тебе с детишками? Соскучился по Рите с Адой?
– Рита с Адой? – удивилась курсантка. – Кто это?
–Две девчонки-невелички. Три года и четыре. Помнишь, я рассказывал про питбуля, которого в многодетную семью купили? Так вот, Рите с Адой родители никогда собаку не купят. Потому что родителям, – Георг повысил голос, – жалко собак.
– Нафальник, – голос подозреваемого всплеснул тревогой, – не фути так, да?
– Какие шутки? Нарушение условно-досрочного – это не шутки. Ты, Каранбуль, теперь у нас рецидивист. То-то Ада будет рада.