Здесь все рядом
Шрифт:
– Тут есть вообще кто-нибудь, кто занимается кладбищем?
Дамочка вытаращила на меня глаза и помотала головой.
– А какой у вас вопрос?
– Мне нужна его схема. Кладбища.
– А-а… Знаете… – она нервно оглянулась на вторую точно такую же особу, которая махала ей руками из конца коридора. – Знаете, вам надо обратиться к Ирине Ивановне Лотошиной. Только её нет сейчас, она в парке, сценой занимается. Вы сколько ещё в городе пробудете?
– Нисколько, – сумрачно ответила я. – Сегодня уеду.
– А вы напишите
Она нацарапала в моём блокноте сайт администрации и упорхнула, освобождённая.
Музыкальная школа находилась на территории того самого парка, так что по дороге я подошла к сцене и попыталась высмотреть эту самую Ирину Ивановну, как её, Лотошину. Но не преуспела: на помосте и вокруг него мельтешили мужики самого работяжного вида, в комбинезонах и тяжёлых ботинках. То ли женщины там не было (ну мало ли, перекусить отошла или попросту смылась по личным делам), то ли она успешно маскировалась. Ну и ладно, всяко сейчас с ней говорить было бы бессмысленно, даже если пресловутая схема у неё и есть. Во что я постепенно верить переставала…
При моём появлении Розалия Львовна взглянула на часы и спросила:
– Ну что, в администрации ничего нет?
– Может, что-то и есть, но нету никого, кто бы знал, что и где искать, – отрапортовала я.
– Ладно, пойдём, прогуляемся до монастыря. Я вроде на сегодня здесь всё сделала, что собиралась, теперь займусь своими церковными обязанностями.
Тут я вытаращила глаза.
Церковные обязанности? Да ладно!
Заметив моё изумление, тётушка грустно усмехнулась:
– Да-да, я вполне православная. Имя и отчество мне достались от отца, а вера – от мамы. А ты думала, почему твоя бабушка обо мне вспомнила только на смертном одре?
– Не знаю. То есть, я об этом пока не думала!
– Потому что, когда моя мама вышла замуж за Льва Михайловича Науменко, семья её не одобрила. Моя мама была двоюродной сестрой твоей бабушки, – пояснила Розалия Львовна. – Потом как-нибудь поговорим об этом.
«Потом как-нибудь чаще всего означает никогда, – подумала я. – Выходит, и родственница она не такая уж дальняя, и скелетов в наших шкафах куда больше, чем я могла заподозрить. Впрочем, ещё месяц назад я и одного-то предположить не могла!»
Тем временем тётушка убрала в верхний ящик стола стопку расчерченных листков, достала из сумочки зеркальце, поправила помаду, защёлкнула сумочку и встала.
– Ну что, идём?
И опять по дороге её останавливали, задавали вопросы, о чём-то рассказывали. Это было уже привычно, и, наверное, как-то соотносилась с теми самыми «церковными обязанностями», о которых Розалия Львовна упомянула раньше.
Ладно, меня это не касается, в конце-то концов… В четыре часа идёт автобус от здешней автостанции в Тверь, значит, уж к последней-то
Занятая своими мыслями, я даже не поняла, что Розалия Львовна о чём-то меня спрашивает.
– Простите, прослушала.
– Ты не сказала вчера, что было в банковской ячейке, – повторила она. – То есть, не говори, если не хочешь…
– А! Представьте себе, я не знаю. Решила сперва поехать сюда, вот завтра пойду в банк. Ну, вряд ли там какие-нибудь невероятные ценности…
– Твоя бабушка была женщиной… неожиданной, – усмехнулась Розалия. – Так что я бы ничему не удивилась. Ну вот, мы пришли.
Знакомую уже мне калитку для нас открыли. Не то чтобы настежь или очень приветливо, но на территорию монастыря впустили и поздоровались.
– Значит так, пойдём сперва в храм, а потом я загляну к матушке Евпраксии и попробую тебя с ней познакомить, – сказала тётушка деловым тоном. – Или, если хочешь, посиди вот тут на скамеечке, полюбуйся на розы.
– Я уж лучше с вами, а то выставят за ворота, я и мяукнуть не успею.
Комментировать это Розария не стала, но некоторое неодобрение на её лице прочиталось легко.
В храме я сразу прилипла к иконостасу, украшенному удивительно красивой резьбой по тёмному дереву. По счастью, её не вызолотили, это бы убило всю тонкость работы. Стояла, рассматривала все эти виноградные лозы и загадочных зверей, когда позади раздался негромкий голос.
– Это вы хотели повидать матушку Евпраксию?
Повернувшись, я увидела знакомую женщину в монашеской одежде. Ну да, сестра Агафья, вчера мы с Розалией её видели на улице.
– Да, я.
– Пойдёмте, матушка вас примет.
– Подождите, мне надо предупредить Розалию Львовну…
– Не беспокойтесь, ей скажут.
Уверенной походкой женщина повела меня по боковой дорожке, среди пышно цветущих чайных роз, кустов алых и рыжих георгинов, высоких стеблей дельфиниума, и вывела к небольшому одноэтажному домику, выкрашенному белой краской. Окна домика украшали сказочной красоты наличники, и я мысленно дала себе пинка: не забыть сфотографировать, когда буду уходить. Если получится, конечно.
Забегая вперёд, скажу: не получилось. Монахиня дожидалась меня у дверей, а фотографировать при ней было отчего-то неловко.
Визит к настоятельнице оказался напрасным: да, сёстры ухаживали за могилами вокруг кафедрального собора, но вглубь территории никогда не забирались.
– Им работы и так хватает, – сказала мне высокая худая старуха, одетая во всё белое; плат подчёркивал тёмную кожу лица, будто навсегда сожжённого солнцем. – Если хотите заказать поминовение, обратитесь в соборе к отцу Василию, а более ничем помочь не могу.
Она чуть склонила голову, и я сама не заметила, как меня вынесло из строгого, даже аскетичного кабинета.