Здоровые и больные
Шрифт:
— Вы… управляемый человек?
— Смотря кто мной управляет.
— Ого, чувство юмора!
Он зааплодировал так отработанно, что ладонь и пальцы одной руки полностью совпадали с ладонью и пальцами другой. В нем была лихость… Но не рядового гусара, а командира гусарского полка: своими интонациями он оценивал, отечески поощрял.
— Хирургу без юмора невозможно, — ответил я. — Иначе он сам будет ощущать себя на операционном столе.
— Люблю умных людей. Не боюсь их, — признался Семен Павлович. — Лучше, как говорится, с умным потерять… — Ему, видимо, показалось, что со мной можно не только найти,
Его доверительность покоряла… Завоевывать, покорять входило, по его мнению, в обязанности полководца.
Сняв массивные очки, которые по современному виду своему были на уровне электронно-вычислительного устройства, он спросил:
— Знаете, почему я пригласил вас и решил сделать заведующим? Я считаю, что о главном враче судят по не главным врачам, которые служат у него.
Он мог сказать «служат ему», но такая доверительность была бы чрезмерной.
— О врачах принято слагать легенды, — продолжал Семен Павлович. — Вас можно было бы назвать модным хирургом. Однако мода — легкомысленное создание: приходит, уходит. Поэтому назову вас авторитетным. К вам стремятся попасть… Это существенно для нашей больницы. Но регулировать приливы и отливы страждущих буду я.
Мне предстояло стать еще одной рекламной принадлежностью главврача.
— Кстати, я слышал, что вы холостяк? — спросил Семен Павлович.
— Старый.
Он взглянул в анкету и поправил меня:
— Сорокалетний… Жизнь без семьи, без любимого сына? Вот этого представить себе не могу! — Он пригласил меня ознакомиться с фотографиями под стеклом. — Говорят, вы спали прямо в ординаторской, на диване? Теперь у вас для этого будет свой кабинет! Никаких пожеланий нет?
— Есть просьба. Только одна… Хотя касается она двух человек.
— Хотите привести кого-то с собой? Поберегитесь! Есть такой термин — семейственность.
— Происходит от слова «семья»… Вы же не мыслите жизни без семьи? А я без Маши и Паши!
— Это кто? Ваши телохранители?
— Хирурги-ординаторы.
— Маша и Паша? Какие-то зарифмованные хирурги. — Он водворил на место свои массивные окуляры. И осекся. — Спорить бесполезно. Я вижу!
… Больному человеку нужно не только доброе дело, но и доброе слово. На слова же Маша и Паша усилий не тратили, предоставляя эту возможность мне. «Современные люди!» — говорили о них, разумея под этим не то, что мои ординаторы овладели новейшими методами хирургического искусства, а то, что обладали способностью всюду поспеть и быть «в курсе событий». Их умение поспевать казалось мне удивительным: в рассветные часы, до больницы, они разминались на теннисном корте, а вечером, стряхнув с себя груз операций, обследований и процедур, устремлялись в музейные и концертные залы, на закрытые просмотры, которые всегда были для них открыты. Меня они считали человеком сентиментальным и впечатлительным.
— Мы с Пашей думаем, что вы никогда не женитесь, — сказала мне Маша. — Принимать на себя чужие дежурства, без конца интересоваться, у кого какая температура, приезжать на ночь глядя в отделение, чтобы «убедиться своими собственными глазами»… Нет, вы не женитесь!
Поскольку они ничего этого
Ну, а мои мужские увлечения даже в молодости отступали перед увлечениями медицинскими: я отменял часы и даты свиданий, что-то переназначал, извинялся и, тоскуя, снова переназначал.
— Чтобы заслужить вашу мужскую любовь, надо заболеть, — сказала Маша. — И как можно серьезнее! Из больных и здоровых вы всегда выберете больных. И лишь им отдадитесь, так сказать, целиком.
— Но они для меня не имеют пола.
— Мы с Пашей поэтому и решили, что вы останетесь вечным холостяком.
«Мы с Пашей» — так начинала Маша, которая в целях экономии времени часто высказывалась за двоих. Проявления чувств они считали непозволительной слабостью. «К чему напрягаться? — провозглашала Маша от их общего имени. — Не следует напрягаться!» Главные жизненные установки и выводы она, как и докторские советы, повторяла дважды, втолковывая их собеседникам и утверждая в своем собственном сознании.
Маша и Паша не любили ничего «сверхположенного», но положиться на них было можно.
… Первый конфликт между мной и главврачом произошел, когда Маша и Паша решили окончательно соединить свои жизни.
— С одним из них нам придется расстаться.
— Тогда уж сразу с тремя!
Командир гусарского полка был восхищен моим рыцарством, но огорчен неразумностью. Сперва он захлопал: ладонь и пальцы одной руки полностью совпали с ладонью и пальцами другой:
— Ого, мушкетерство! В наш век это такая же исчезающая драгоценность, как серебро. Но интересы коллектива Владимир Егорович? При всех обследованиях это супружество будет вноситься в графу недостатков.
— В больнице существуют только интересы больных, ответил я. — И обследовать здесь должны не состояние семейной жизни врачей, а состояние тех, кого они лечат. Это с точки зрения истины. А теперь с точки зрения демагогии, столь любимой всякими комиссиями и обследованиями… Соединять мужа с женой — это хорошо, прогрессивно, а разъединять — плохо, реакционно. Вы согласны, Семен Павлович?
— А если начнутся декретные отпуска? Накануне на мой вопрос о детях Маша ответила:
— Чего не будет, того не будет!
— Почему? — подал голос будущий муж.
— Не напрягайся, Паша! Без моего участия это произойти не может, а с моим — не произойдет.
Но я таких гарантий давать не стал.
— Вы же, Семен Павлович, не мыслите жизни без…
Я указал на стекло, под которым хохотал, капризничал и восторгался окружающим миром его сын. Фотографии прослеживали путь Липнина-младшего от родильного дома до порога технологического института.
— Ну что ж, второй раз отступаю. Или, точнее сказать, уступаю. Второй раз!
Он вел счет своим уступкам и отступлениям. Оплата по счету ему нужна была лишь одна: мое послушание.
В каждом отделении у Семена Павловича было свое доверенное лицо или, употребляя его, липнинскую, терминологию, был свой телохранитель. У нас таким лицом являлась старшая медсестра, которую, как монахиню, звали сестрой Алевтиной.
Сначала сестра Алевтина подавляла хрустящей, накрахмаленной чистоплотностью, а потом краткостью и категоричностью аргументов, основным из которых и все завершающим был один: «Это распоряжение главврача».