Здравствуй, Фобос!(Науч.-фант. хроника — «Путь к Марсу» - 3)
Шрифт:
— Вам еще заварить или хватит на сегодня? Я, увы, злоупотребляю…
— Иржи, не мучайте меня! Вы согласны, что анабиоз надо прервать?
— Согласен, — сказал Добрак, и Марина на секунду благодарно уткнулась лбом в его локоть. — Только с одним условием… если Тарханова или вас в самом деле интересует мое мнение…
— Условие заранее принимается, — бодро сказала Стрижова, получившая от Семена достаточно широкие полномочия.
— Ну тогда… Я бы хотел сам провести сегодняшнее ночное дежурство на главном пульте и подготовить «воскрешение» Акопяна так, как считаю нужным. Без подсказок со стороны.
— Иржи, но… Вы понимаете, какую ответственность хотите взять на себя?
— Полторы тысячи! — торжественно сказал Добрак, засыпая смолотый кофе в турку.
— Чего полторы тысячи?
— Не чего, а кого… Больных я вылечил за свою жизнь, так-то!
— Сдаюсь. Придется принять ваши условия.
— Поверьте, это в наших общих интересах. И в интересах бедняги Сурена, конечно…
Гипнолог залил кофе водой, поставил на электроплитку. Марина расцеловала его в обе старческие щеки и, торжествуя, отправилась к Семену. А Добрак, прищурясь, помешивал ложечкой в турке и язвительно улыбался своим
Глава XIII
ПРАВНУК ШТАНДАРТЕНФЮРЕРА
Клаус Шварцкопф, инженер реакторной защиты, достаточно быстро оправился от лучевой болезни и получил уверение судового врача в том, что ни малейших дурных последствий не осталось: проживет Клаус весьма долго и наплодит здоровых детей.
Он был еще довольно молод (чуть ли не младший член экипажа «Контакта»), юношески нескладен, со слишком большими руками и ногами и нежно-розовой кожей белобрового, типично немецкого лица. Предки Клауса были выходцами из Германии. Его прадед по отцу, штандартенфюрер СС, в год крушения «тысячелетнего рейха», простоявшего всего двенадцать лет, сломя голову сбежал из Берлина… не забыв, впрочем, прихватить супругу, видную деятельницу национал-социалистского женского движения, и чемодан награбленных драгоценностей. Прадед, имевший основания опасаться правосудия нескольких европейских стран, осел под чужим именем в небольшой «банановой» республике, получил ее гражданство. Скоро он стал видной фигурой в тамошней немецкой колонии… состоявшей главным образом из коллег по спецслужбам рейха, заслуживших два-три повешенья каждый, членов их семей, адъютантов и денщиков. Партайгеноссе Шварцкопф, волшебным образом преобразившийся в сеньора Гонсалеса, дожил до старости и благополучно скончался от инфаркта, не понеся наказания за кровавые свои «подвиги», как и многие другие беглые палачи, мирно обитавшие под сенью «бананового» флага. Точнее, Шварцкопфа и присных его укрывал от справедливой кары не столько флаг, сколько бессменный президент республики, диктатор и земной бог, старая горилла в опереточных генеральских галунах, правитель государства чуть ли не со времен первой мировой войны. Горилле, державшейся исключительно на терроре, шпиках, осведомителях и тайных убийцах, были позарез нужны хорошие консультанты по заплечным делам. Сорок пятый год обернулся для диктатора грандиозной удачей. Из Германии потянулись безработные коменданты концлагерей, начальники тайной полиции, виртуозы пыточных застенков и великие знатоки борьбы с подпольем. Ну как же было не пригреть их, не снабдить новенькими паспортами на имя разных Санчесов и Родригесов, почтенных коммерсантов и безупречных банковских служащих.
Итак, прадед американского астронавта проживал на вилле с тропическим садом и бассейном голубого кафеля, официально числясь вице-директором некоего земельного банка, а на деле был наставником и тренером диктаторских телохранителей, покуда не почил на маленьком лютеранском кладбище. Осталась безутешная вдова с сыном, родившимся уже здесь, на новой родине Шварцкопфов. Будущий дед Клауса подрастал в просторном доме, к его услугам были великолепная детская и немало других комнат. Но благодаря усилиям матери, ее бесконечным театрально-патетическим и слезливым рассказам о «звездном часе Германии», об исторической миссии арийской расы мальчик предпочитал проводить свободное время в кабинете отца. Фрау Шварцкопф устроила там своеобразный музей, вернее — алтарь сгинувшего рейха: за стеклом витрин блестели нагрудные знаки воинских частей, спортобществ, «гитлерюгенда», «союза немецких девушек»… Под одной стеной, увешанной фотографиями Шварцкопфа-старшего, красовался манекен в парадной форме СС, со всеми регалиями и Рыцарскими крестами, с другой — испытующе смотрели вожди.
Парнишка, родившийся через три года после краха фашизма, робел и трепетал перед украшенной круглыми очками крысиной физиономией рейхсфюрера СС, а мнимо-вдохновенное, клоунское лицо самого, со срамными усишками и приклеенной прядью, приводило юнца в благоговейный экстаз, он возносил молитвы «первому из немцев» и поверял ему самые тайные мысли…
«Арийскому» воспитанию помогала и немецкая школа колонии, где на специально заказанных географических картах Германия простиралась от Калининградской области до Эльзаса… Когда сыну сравнялось двадцать лет, решено было отправить его на учебу в Соединенные Штаты — в конце концов дети за отцов не отвечают. Могучий северный сосед, оказывавший самое щедрое покровительство «банановому» диктатору, смотрел сквозь пальцы на хорошо известное ему гнездо нацистов. Фанатичный молодец вначале волчонком смотрел на янки, бывших союзников России при разгроме Гитлера. Кое-как ему внушили, что Америка в последние десятилетия «исправилась», стала истинным другом арийцев и вместе с ними мечтает поставить на колени зловещих восточных варваров. Шварцкопф поехал учиться — и в старом университетском городе познакомился с очаровательной девятнадцатилетней студенткой юрфака, немкой по происхождению. Хотя ее родители не были нацистами, предки перебрались в Новый Свет очень давно — убеждения девушки оказались до странности близкими идеям… вернее, религии сына штандартенфюрера.
Его возлюбленная принадлежала к молодежной фашистской организации, члены которой разъезжали на мотоциклах в касках вермахта и со свастиками на жилетах, а также устраивали сборища в дни «знаменательных дат» рейха. С точки зрения Шварцкопфа, ребята это были правильные, но какие-то несерьезные: массовые убийства мирного населения. Освенцим и Майданек они считали «красной пропагандой» (в то время как сын эсэсовского бонзы твердо знал, что эти акции были и диктовались высшей необходимостью), суть расовой теории понимали расплывчато, поскольку в организации были даже мексиканцы, а суровых воинов фюрера представляли себе киногероями, суперменами в романтической черной форме с черепом, любившими исключительно поразмять кулаки и пострелять. Приезжий, быстро войдя в «штаб» группы, начал просвещать и образовывать буйных мотоциклистов, вдалбливать в их косматые головы то, что он считал истиной. И вдруг напоролся на сопротивление
Одежки и декорации «третьего рейха», фашистские обряды как нельзя лучше подходят для воспитания будущих смертников.
Старший штабист пооткровенничал со Шварцкопфом, поскольку считал его глубоко «своим»: студента-немца связывали с организацией не только убеждения, но и нежные чувства к одной из активнейших функционерок… Однако молодой член штаба, несмотря на впитанный буквально с молоком матери фанатизм, был умен и очень скоро понял: можно пойти на внешние видоизменения нацизма, даже на отказ от ряда важнейших, но явно устарелых принципов (как-то ненависть к американцам вообще и к неарийцам в особенности), чтобы сохранить главное. Главной была цель — расправа с инакомыслящими, установление во всем мире идеального порядка, исключающего бунты эксплуатируемых, обеспечивающего божественную власть господ. Есть некто весьма влиятельный и богатый, кто подкидывает деньжонки мотоциклистам со свастикой? Очень хорошо. Надо выйти непосредственно на этого «мецената», узнать, чего он хочет: может быть, начать новую игру на паритетных началах, с куда большими возможностями… Шварцкопф был наследственно честолюбив, ему постоянно грезилась роль американского фюрера.
Со временем благодаря умелой дипломатии студента приятель раскрылся еще более и как-то после крепкой пивной попойки (ритуал есть ритуал — пили черное баварское, качались до одури, схватив друг друга за плечи) сообщил под огромным секретом, что покровитель — вовсе не вздыхающий по фашизму щедрый миллионер, а… Вот кто на самом деле подкармливает мотоциклетную гвардию, покрывает ее дебоши перед полицией — этого толком не знал и сам рассказчик. Лишь догадывался. Но, к большому огорчению Шварцкопфа, так и не высказал своих догадок прямо. Напускал туману: мол, «меценат» — не частное лицо, а тоже организация, только не самодеятельная, как у них, а государственная и, может быть, из самых влиятельных в стране…
Но ни выйти на «хозяев», ни тем более стать национальным вождем студенту так и не удалось — можно сказать, по объективным причинам. Однажды, перебрав пива, а возможно, и чего-то более крепкого, члены буйного братства в полной «парадной форме», то есть обвешавшись всеми гитлеровскими побрякушками, решили посетить дансинг. И то ли обошлись они там неаккуратно с чьей-нибудь девушкой, то ли встретили людей, которых возмутили свастики и фуражки с черепом, но в большом студенческом танцевальном зале началась потасовка. Поклонники рейха, всегда таскавшие в карманах ножи или кастеты, не замедлили пустить их в ход против безоружных студентов. Полиции пришлось применить водометы. Может быть, и обошлось бы все, как говорится, легким испугом, но один из раненных ножом имел наглость скончаться в больнице, а родители другого, лишившегося глаза, оказались большими занудами и дошли до Верховного суда… Словом, скандал разразился такой, что даже могущественным невидимым покровителям не удалось замять его полностью. Правда, никто особенно не пострадал, убийцы не сели на скамью подсудимых, но организация была распущена, штаб-квартира ликвидирована, наиболее ярых рейхоманов, осмелившихся появляться в университете или в городе с какой-нибудь фашистской эмблемой, попросту били. Пришлось затаиться, собираться в кафе или по квартирам. Они назвали этот период весьма пышно: «партия в подполье». Шварцкопфа некая сильная рука также уберегла от судебных разбирательств. Еще больше повезло его возлюбленной. Она даже не была вызвана как свидетельница, хотя бурно призывала к расправе и полоснула кого-то осколком бутылки. Но страдало честолюбие, рушились радужные планы «фюрера»… Вытерпел, вспомнив уроки матери: «может быть, самым верным придется ждать своего часа десятки лет, может быть, не одно поколение…» Вскоре женился на своей подруге. После окончания университета уехал в родной город жены — Вермонт и остался там навсегда. Сначала был юрисконсультом в небольшой фирме, выпускавшей кухонное оборудование, позднее завел собственную адвокатскую контору — помог тесть, известный правовед. В 1974 году у счастливых супругов родился сын. Мужская линия Шварцкопфов продолжалась…
Шварцкопф-самый-младший, будущий отец астронавта, был воспитан в лучших арийских традициях, видоизмененных на американский манер. Его школьные годы совпали с ужесточением внешней политики, с нагнетаемой свыше ненавистью к «красной» половине человечества, он не таскал поддельных Железных крестов или повязки штурмовика СА (хотя и знал, что солдаты фюрера были настоящие ковбои и только по дурости тогдашних властей США дрались с янки), зато гордо носил майку с надписью: «Убей русского». Где-то высоко над головой, в черном ночном небе, лучшие в мире американские «шаттлы» развешивали спутники с боевыми лазерами, чтобы сбивать, точно ворон, советские ракеты. Шварцкопфу-самому-младшему это здорово нравилось, дух захватывало от космической военной игры, от ощущения, будто живешь в фантастическом видеофильме и готовишься отразить нападение каких-нибудь кровожадных осьминогов с гаммы Водолея… Под непрерывный грохот военных приготовлений он выучился, во время великого финансового краха 90-х годов познал прелести безработицы, бродяжничества и жизни впроголодь, после Договора о ядерном разоружении, когда экономика снова встала на рельсы, стал инженером на первой термоядерной электростанции — его всегда влекла техника. Женился — в соответствии с «вольнодумными» веяниями нового времени, уже не на немке, а на чистокровной ирландке: по доброй традиции Шварцкопфов, произвел на свет сына, а затем еще трех дочерей. Сына, дабы сделать приятное и немецким, и ирландским дедушкам и бабушкам, нарекли двойным именем Клаус Патрик…