Здравствуй, Фобос!(Науч.-фант. хроника — «Путь к Марсу» - 3)
Шрифт:
Перед началом сеанса связи Добрак нечаянно назвал Акопяна «пациентом». Тарханов моментально вспылил:
— Вот! Вот ваше истинное отношение к человеку! Он для вас пациент, и больше никто. И вы, не задумываясь, ляп… то есть скажете ему прямо в лицо что-нибудь этакое: мол, как ваше самочувствие, больной?.. И все пойдет насмарку! Запомните, Иржи: Сурен — полноценный космонавт, командир десантной ракеты… пилот, черт возьми! У него… всего лишь… э-э… некоторые перебои в работоспособности. От этой печки и будем плясать.
Самолюбивый Добрак нахохлился и наговорил бы академику ядовитых вещей, но тут заиграли огни на пульте, затрещал зуммер, и голос дежурного оператора прогремел через динамики уставной формулой: «Заявки на генеральный сеанс связи для всех служб аннулированы, время связи для главной экспертной группы
Семен наконец включил телеканал… и тут же взялся за решение заранее приготовленного кроссворда. Стрижова принялась разливать чай, Добрак углубился в свежую «Руде право», молодые врачи пустились наперебой обсуждать вчерашний хоккейный матч, а кибернетики и вовсе разложили шахматную доску. Сигнал должен был достигнуть чудовищно далекого «Контакта» лишь двенадцать минут спустя…
Когда на нескольких экранах возникло размытое, пересеченное бегущими полосами лицо Сурена, Тарханов, не теряя времени, кратко изложил суть дела. Недавно эксперты-механики представили в Космоцентр доклад на основании показаний ЭВМ «Контакта». Датчики, с мгновения старта подключенные к «Аннушке» и ее системам, свидетельствуют: полет несколько расшатал электронные цепи и механизмы капсулы. Необходима срочная и эффективная профилактика, может быть, текущий ремонт. Акопяну предстоит лететь на «Аннушке» к Фобосу. Кому же, как не ему — кстати, опытнейшему бортинженеру, — заняться в последние дни перед финишем проверкой всех узлов маленькой ракеты?!
Итак, Сурену предлагают срочно оборудовать рабочее место в каюте «Аннушки». С целью полного привыкания, наилучшего освоения капсулы Тарханов советует космонавту и есть, и спать в той же каюте. Ведь анабиоз свел к нулю четыре месяца, проведенных Суреном в чреве «Аннушки». После того, как оттуда убрали оборудование для гипотермии, капсула стала совершенно новой и незнакомой. В пользу постоянного пребывания Акопяна внутри ракеты говорит еще одно обстоятельство: полный отдых организма сделал пилота «Аннушки» более сильным, ловким, сообразительным, чем другие члены экипажа. Ему было бы трудно работать с людьми, настолько во всем уступающими… В общем, Космоцентр считает, что именно в качестве единственного и постоянного обитателя десантной ракеты Акопян — пилот, бортинженер, фактический руководитель экспедиции на Фобосе — принесет больше всего пользы, наиболее полно применит свои способности… Причем вычисления показывают: за два-три оставшихся дня Акопян, занятый привычной и любимой работой в спокойной обстановке, не потеряет биоэнергетической чуткости.
Семен рассчитал абсолютно верно. Удалась и маленькая дипломатическая хитрость с якобы необходимой профилактикой «Аннушки». Надо было только погладить несколько самовлюбленного Сурена «по шерсти», и он согласился на добровольную изоляцию от экипажа. Анализатор эмоций показал здоровенный пик — всплеск удовлетворенного тщеславия…
А рыжий, всего пару недель назад поступивший на работу к психофизиологам наладчик компьютеров был несколько удивлен, получив премию в размере месячного оклада «за творческую инициативу».
…Впервые за много-много дней и ночей Семен Тарханов откинулся на спинку кресла; раскинув руки в стороны, сладко, до хруста в костях потянулся, зажмурил глаза…
«Контакт» висел на орбите в сотне километров от Фобоса. Он был подобен хрупкой, изящной серебристой игрушке рядом с асфальтово-серой глыбой марсианской луны. До старта «Аннушки» оставались считанные минуты…
Клаус Шварцкопф, притаившийся между цилиндрами форсунок рядом с кожухом главного реактора, не видел вокруг себя ничего, кроме сплошного металла. Но он отлично знал: именно сейчас сопло двигателя повернуто к Фобосу и в точности под ним расположена та самая группа кратеров. Каменный цирк, скрывающий тайну, буквально на расстоянии протянутой руки…
На секунду сжалось сердце. Все же там, в недрах гигантской «картофелины», скрывалось самое удивительное чудо за всю историю человечества. Нечто, возможно, более ценное для науки и для будущего, чем любое другое открытие, чем атомная энергия или теория относительности. Форпост иного мира, наверняка более цивилизованного и мудрого, чем земной, покоряющего межзвездные пространства… Но то была лишь секунда. В фанатичной, наглухо отгороженной от реальности душе Клауса не
Более не колеблясь, Шварцкопф отстегнул клапан кармана на груди противорадиационного комбинезона. Достал крошечный радиопередатчик. Только отсюда его сигнал сможет взвести исполнительный механизм. Поэтому пришлось рискнуть и еще раз пробраться к реактору.
Палец у самой сенсорной панели. Сейчас закончится сложная цепь событий, у начала которой, на Земле, — щедрые хозяева Шварцкопфа из Лэнгли… и наверняка другие, очень высоко стоящие лица, о которых он не узнает никогда. Легкое движение, и торпеда, спрятанная в канале запасной форсунки, скользнет через пустую ныне камеру сгорания в сопло, а оттуда, постреливая собственным крошечным движком, помчится к Фобосу. Последняя память о грозной и величественной эпохе атомного противостояния — катализатор распада кремния… На родной планете его так и не решились испытать — боялись, что весь кремний, какой только есть на земном шаре, вступит в реакцию, и очаг разума станет облаком пыли. Что ж, пожертвуем Фобосом! Наверное, это будет поразительное зрелище — мгновенное исчезновение спутника Марса со всеми его лавовыми полями, горами и кратерами, легкое марево на экранах корабля… Мистический ужас космонавтов, замешательство земных наблюдателей. Клаус уже видел завтрашние газетные заголовки: «Вселенная не допустила проникновения в святая святых», «Дерзость русских наказана»…
Он — один из немногих, кто будет знать правду… и помалкивать. Такое знание убивает.
Палец — на панели. Должно пройти пять секунд, чтобы микрокомпьютер «понял»: прикосновение не случайно…
Внезапный резкий удар выбил передатчик из рук Шварцкопфа.
…Предки О'Нейла были родом из Ирландии. Его прабабка затонула на одном из судов, сраженных фашистской торпедой. Молодой инженер не имел того, что можно было бы назвать стройными политическими убеждениями. Он твердо знал лишь одно: на Землю не могут вернуться времена военного кошмара, массовых убийств мирного населения, самолетов с бомбовым грузом над беззащитными городами, концлагерей, окоченелых детских трупиков на снегу перед бараком… О'Нейл прочел немало книг о войнах, о фашизме, просмотрел уйму старых кино- и видеохроник. В свободное время он изучал материалы Нюрнбергского процесса, свидетельства очевидцев о напалмовой и химической «обработке» американцами Вьетнама, леденящие кровь описания событий в Кампучии… Наивной, идеалистически-прекраснодушной была его вера в то, что людям «надоест» взаимное истребление, и однажды они, невзирая на все барьеры — классовые, религиозные и иные, — бросятся друг другу в объятия и будут жить в вечной любви.
Этот бледный, сутулый, большеносый брюнет с развинченными движениями прямо-таки вскипал, услышав хотя бы намек на сожаление о «добром старом времени». Каково же было О'Нейлу столкнуться в дни подготовки к полету со Шварцкопфом, у которого сквозь напускную доброжелательность то и дело проглядывали замашки правнука штандартенфюрера СС! Все эти разговоры об утрате мужества, о «беззубом» человечестве, времени разоружения, о боевых походах и овеянных славой знаменах предков были противны О'Нейлу. Клаус, заметив, что инженер корабельных коммуникаций явно сторонится его и даже выказывает неприязнь, начал изощренно насмехаться над ним. Этого было достаточно. О'Нейл возненавидел Шварцкопфа и стал относиться к нему с подозрительностью. Интуиция подсказывала: человек с подобными взглядами не может просто так, благодаря одним профессиональным достоинствам, оказаться в международном экипаже, рядом с неграми, арабами, «красными»… О'Нейлу показались странными и первая (стоившая лучевой болезни), и вторая экскурсии Клауса к реактору. Технически в них не было никакой нужды. Все системы ядерного двигателя управлялись дистанционно, претензий к «котлу» за время полета не было; в излишнюю добросовестность Шварцкопфа, якобы осуществлявшего регулярный техуход почему-то в одном и том же отсеке форсунок, верилось с трудом. Поэтому когда Клаус отправился через весь корабль к реактору за минуты до запуска «Аннушки», с риском прозевать столь важное событие, О'Нейл отправился следом, уверенный, что тот задумал что-то недоброе…