Здравствуй, Фобос !
Шрифт:
Стуча зубами возле остывающих угольев, охотник лихорадочно искал выход. Бежать? Но ведь летописная стена недаром находится в самом отдаленном от входа тупике зала. Избранники, живущие возле нее, находятся под защитой всего племени... или под охраной всего племени! Попробуй незаметно пробраться к выходу мимо десятков вооруженных мужчин, мимо детей и женщин, которые моментально поднимут визг, если увидят, что священная жертва сошла с почетного места; наконец, мимо часовых, денно и нощно стерегущих выходы! Перед началом церемонии, когда процессия уже двинется к Столбовой Скале, бегство будет вообще неосуществимым. Что же делать? Что?! Если первые ночные часы охотника, хмельного и удовлетворенного женскими ласками, проходили в безмятежном
Ум метался в ловушке, все чувства напрягались до предела... Скрыться в закоулках пещерного лабиринта, в изрытых недрах горы? Но, во-первых, и там почти наверняка, хотя и не сразу, найдут беглеца сородичи, с их звериным нюхом и острым зрением, с факелами и прирученными хищниками, привыкшими участвовать в охоте, - полуволками, полушакалами, не иначе, как предками собак... Во-вторых, даже если оправдается один шанс из сотни и ему удастся уйти от погони, он неминуемо заблудится и погибнет.
Ужасы пещерного царства превосходят воображение, а ходы, ведущие к солнцу, наперечет известны племени... Может быть, подкрасться ночью и убить Старика? Его логово не так далеко, оно - в углублении под средней частью стены, и оттуда порой долетают выкрики колдуний. Боязно, конечно, а вдруг на самом деле со смертью патриарха начнутся все предсказанные беды?.. Но подобные опасения, основанные на слепой вере, задерживались в душе ненадолго. Испытания сделали обреченного охотника почти "материалистом". Он уже не был уверен (особенно под утро), что жизнь Старика дороже, чем его собственная, и с удовольствием прикончил бы вождя, спасая тем самым себя и возможные будущие жертвы... Другое дело - удастся ли смелое предприятие? Больного берегли как зеницу ока старые ведьмы во главе с Коротышкой. А если бы и получилось задуманное - кто гарантирует, что многочисленный клан Старика тут же не расправится с убийцей?
Стало быть, и это не выход.
...Разум Акопяна - загнанный в подвалы чужого сознания, сжатый его давлением, но все-таки интеллект человека XXI столетия - пытался прийти на помощь полудетскому уму дикаря. Сурен тоже перебирал варианты спасения, волновался, просчитывал все новые хитроумные схемы, отвергал их, начинал сначала. Отвлечь внимание многочисленных сторожей - но как? Напугать племя - но, опять же, каким образом, без орудий технической эры? Кого-то подкупить - но чем, с голыми-то руками? Кого-то уговорить, склонить на свою сторону - но ведь словарь пещерных жителей крайне беден, а религиозный фанатизм велик... И так далее, по замкнутому кругу - до полного изнурения, до отчаяния, которое росло с каждым часом.
Сурен неоднократно останавливался на мысли, что все происходящее с ним - фантасмагория с пребыванием в чужом теле - только затянувшийся кошмарный сон. И сон окончится прыжком со скалы. Надо лишь дотерпеть, если не можешь проснуться... Но потрясающая реальность обстановки внушала подозрения, что дело обстоит не так уж просто. Сурен, абсолютно осознанно отдавая себе отчет в каждой мелочи, воспринимал ничтожные подробности замкнутого мирка первобытной пещеры: фактуру плохо обработанных шкур, кишевших насекомыми; твердость кремневого ножа или бус, украшавших женскую шею; сомнительные ароматы, по которым можно было определить, жарят ли на обед мясо или варят похлебку из диких овощей с салом, бросив раскаленный камень в глиняный котел... Осуществлять обратную связь, то есть управлять поступками охотника, Акопян не мог даже в малой степени. Зато все, что происходило с носителем Суренова сознания, чувствительно отражалось на "островке" личности космонавта. Сурен чувствовал боль, если охотник ушибался или брал в рот слишком горячий кусок, голод, сонливость с приближением ночи, опьянение от хмельного напитка... В общем, пещерное бытие оказалось до предела реальным. Во сто крат убедительнее любого сна. Жизнь в теле священной жертвы оказалась не менее "живой", чем предыдущие сорок семь лет обитания Акопяна в атомно-космической
Значит, и момент ритуального самоубийства может не кончиться просто пробуждением. Значит, прыжок со Столбовой Скалы опасен не только "снящемуся" охотнику далеких тысячелетий, но и самому Сурену. Что ждет беспомощного космонавта? Имитация смерти - мрак, выключение сознания? Боль от падения на камни?.. Может быть, бесконечно растянутая боль?! Или... сама мысль о таком исходе почти смертельна... или вместе с сознанием разбившегося дикаряа даеайасатаваиатаеалаьанаоа выключится и...
Настали минуты, когда собственное отчаяние Сурена сравнялось с душевной разбитостью и загнанностью пещерного смертника. Теперь оба сознания, слившись, представляли собой сплошной вопль о спасении, клубок панического, безумного страха...
У главного пульта психофизцентра на Земле стонал и хватался за голову Семен Тарханов. В конце концов его насильно вытащили из кабинета...
И настал вечер, когда Коротышка торжественно разложила перед обреченным мантию из беличьих шкурок, украшенных разноцветными птичьими перьями. Это была праздничная одежда жертвы. В пещере били барабаны. До начала церемонии оставалась одна ночь...
Глава XII
________________________________________________________________
ОСОБОЕ МНЕНИЕ ДОБРАКА
Добрак подошел к окну. Вернее, к капиллярной панели, которая могла становиться прозрачной - целиком или участками. Сейчас панель по желанию профессора была окрашена в успокоительный салатово-зеленый цвет - цвет раннего мая, невыгоревшей на солнце листвы. К центру окраска бледнела, и середина стены была невидимой, как воздух. По контрасту с "майской зеленью" панели казались особенно холодными и застывшими газоны под толстым снежным одеялом, низкие деревья в белых шапках.
– ...Но я прошу вас, Иржи, я просто умоляю: посоветуйте, как нам поступить! Хотя бы ради меня лично. Я извелась, у меня впервые в жизни стало шалить сердце... Через двенадцать дней Акопяна надо возвращать к активной деятельности. А по сюжету "сна" его завтра должны приносить в жертву. Что же делать?
Добрак раздраженно передернул худыми лопатками и сказал, не оборачиваясь:
– Я думаю, что у спецгруппы уже есть мнение по данному вопросу.
– Не скрою, есть. Мы решили прекращать анабиоз немедленно, в сегодняшнюю ночную смену. Но нам не хватает вашей мудрости, вашего совета, Иржи!
– Кажется, до сих пор вы без него обходились.
– Иржи! Вы не имеете права бросать человека на произвол судьбы из-за вашего оскорбленного самолюбия! Вы врач и давали клятву Гиппократа! воскликнула Стрижова и так энергично поставила чашку на блюдце, что брызги кофе разлетелись по столу.
– Если с Суреном завтра что-нибудь случится, в этом будет и доля вашей вины!
– Вы тоже давали клятву, коллега!
– вспылив в свою очередь, резко отвернулся от окна маленький взъерошенный профессор.
– И тем не менее третий месяц бездействуете! Весь центр космической психофизиологии занимается болтовней, вместо того чтобы по-настоящему изучать этот удивительный феномен!
– Но ведь вы же прекрасно знаете, насколько трудно... почти невозможно разобраться в процессах, идущих при охлаждении. Все замедленно, все характеристики изменены. Ореол биополя такой, что сам господь бог не поймет!
Старый гипнолог "остывал" так же быстро, как и возбуждался, особенно когда на него смотрели глаза красивой женщины. Вот и сейчас - тщетно попытавшись пригладить ладонью седые космы, прошелся взад-вперед по кабинету. Сел рядом с Мариной, взял ее за руку:
– Голубушка! Лично вас никто ни в чем не обвиняет. Да попробовал бы кто-нибудь, я бы ему... я бы ему внушил, что он болотная жаба, и до конца дней не разгипнотизировал! (Марина усмехнулась.) Мы, конечно, действуем вслепую... Но боюсь, что происходит это по вине нашего с вами шефа, Семена Васильевича. Извините, я человек откровенный...