Здравствуй, страна героев!
Шрифт:
Не успели мы с ним переброситься несколькими словами, как раздалась команда: «Строиться!»
Держаться вместе с моим странным компаньоном мне не удалось. Нас сразу же разлучили из-за его высокого роста. Он оказался в строю правофланговым, а я где-то в середке.
Я представлял себе, что первым делом будут выяснять, кто служил в армии, кто бывал на фронте, имел ранения, кто пулеметчик, танкист или санитар.
К слову скажу, что и я ухитрился побывать на фронте еще в шестнадцать лет и успел даже каким-то чудом выбраться из немецкого окружения под Ярцевом и даже получить легкое осколочное
25 июня 1941 года я находился уже под Смоленском, мобилизованный вместе с огольцами из Новых домов, чтобы рыть окопы. В Москву вернулся в начале октября, причем вернулся, сам того не ожидая. Из-под Вязьмы, уже занятой немцами, мы лесами пробирались к своим, на фронт, а вышли на какую-то станцию под Малоярославцем, где был тыл. Кого ни спрашивали из местных, где Красная армия, никто ничего не знал. А тут как раз подошел дачный поезд, мы сели и поехали в Москву по домам.
Так что я тоже считал себя обстрелянным человеком, несмотря на то, что и винтовки в руках не держал.
Честно говоря, я и войны-то не видел, хотя побывал во многих передрягах, драпая от Смоленска до Москвы. Но теперь другое дело — теперь я в армии и попаду на настоящую войну…
К моему разочарованию, старшина почему-то не стал вызывать обстрелянных людей.
— Парикмахеры… два шага вперед! — скомандовал он.
Несколько человек вышло из строя.
— Отойти в сторону! — скомандовал старшина. И парикмахеры отошли в сторонку и стали закуривать. За парикмахерами последовали сапожники, плотники, повара…
Меня, естественно, все это не касалось. Правда, в Уфе я поступил учеником слесаря-сборщика на моторный завод, но из-за болезни проработал в этой должности только две недели.
В Ташкенте, где оказался папин институт мирового хозяйства, я немного поработал чертежником и учился в вечерней школе. А потом нанялся в вагон-ресторан на неделю «кухонным мужиком», чтобы в этом вагоне приехать в Москву к тете. Там я хотел поступить учиться в институт, так как для военной службы меня признали непригодным из-за плохого зрения. Мне выдали белый билет, каковым мои мечты о военной карьере были перечеркнуты. Но и белобилетником я тоже недолго просуществовал. Спустя три дня, после того, как я предъявил билет в военкомат для оформления прописки, мне пришла повестка о призыве в ряды Красной армии. (Тогда я этому страшно удивился, лишь позже, уже эмигрировав из СССР, я убедился, что и в других военкоматах мира такой же бардак).
Судьба снова предоставила мне шанс, который я не захотел упустить. Тетя готова была бежать в военкомат, устроить там скандал, чтобы выяснить недоразумение и не дать отправить на фронт племянника с очками — 7,5 диоптрии, но на этот раз я оказался мужчиной, я не позволил ей над собой командовать…
После поваров были вызваны печники, истопники и стекольщики, затем старшина скомандовал: «Художники, два шага вперед!»
И вот я увидел, что мой новый знакомый с удочками и мармышками отмахал два саженных шага, причем сделал и мне знак последовать за ним. Я не был художником и считал себя не вправе выйти из строя. Тогда Всеволод Иванович сказал старшине, указывая на меня: «Мы с ним оба художники».
— Раз художник, чего стоишь? Оглох, что ли, — зарычал
Видя мое замешательство, Всеволод Иванович сделал несколько шагов в мою сторону и, довольно бесцеремонно дотянувшись своей длинной рукой до моего плеча, вытолкнул меня из строя.
— Он со странностями, не обращайте внимания, — сказал Всеволод Иванович старшине.
Когда он меня дернул, шахматы в моем рюкзаке загремели…
— Что это там у тебя гремит? — удивился старшина.
— Фигуры… — объяснил я.
Старшина смерил меня удивленным взглядом.
— Фигуры? А яйца у тебя тоже гремят?!
После этого мы присоединились к парикмахерам, сапожникам и истопникам под громкий хохот всего строя.
— Лева, вы ведете себя не солидно. Мы договорились, что будем держаться вместе, — укоризненно сказал Всеволод Иванович.
— А если узнают, что я не художник. В каком я окажусь положении? — спросил я.
— Вы, действительно, ребенок, Лева. Ответственность беру на себя я, пусть вас угрызения совести не терзают. Вы помните, как Остап Бендер работал на пароходе художником?
Я, конечно, помнил, как великий комбинатор с Воробьяниновым выдавали себя за живописцев и изобразили такой транспарант, что едва унесли ноги с парохода. Мне такая перспектива явно не улыбалась.
— Между прочим, — добавил Всеволод Иванович, — я знавал Остапа Бендера лично.
И тут раздалась команда: «Придурки, выходи строиться!» Парикмахеры, сапожники, жестянщики, портные, повара встали на то место, где только что стоял строй, который куда-то увели.
— Художники, а вас это не касается? — крикнул старшина. — Эй ты, фигура с яйцами…
Всеволод Иванович, не закончив рассказа, мигом пристроился к парикмахерам и жестянщикам, а вслед за ним и я.
Тогда я и представить себе не мог, какую роковую роль в моей жизни сыграет милейший Всеволод Иванович Чекризов и воинский чин, к которому он меня приобщил. Ведь именно благодаря незабвенному Всеволоду Ивановичу я избрал себе профессию и стал на скользкий путь художника советской книги.
Демобилизовавшись после войны и будучи принятым в Московский энергетический институт, я его разыскал через адресное бюро. Всеволод Иванович проживал на Метростроевской, рядом со станцией метро «Дворец Советов», и пришел в неописуемый восторг, когда я к нему явился в солдатской гимнастерке, увешанный семью медалями.
Узнав, однако, что я собираюсь стать физиком и уже зачислен на электрофизический факультет МЭИ, он в ужасе закричал: «Лева, вы губите свой талант! Вы должны поступать в художественный институт, это говорю вам я!» На его письменном столе стоял большой портрет Ильи Ильфа с собственноручной надписью писателя: «Моему любимому Севе: что посевешь, то и пожнешь».
Мог ли я не посчитаться с мнением человека, которого так любил сам Илья Ильф, столь почитаемый мной.
Я плюнул на МЭИ и решил перейти в Московский полиграфический институт на художественно-оформительский факультет. Как и все в жизни, эта акция прошла у меня не совсем гладко.