Здравствуй, страна героев!
Шрифт:
После окончания рабочего дня похоронщики веселились. Гульба была такая, что барак ходуном ходил, мат стоял — хоть топор вешай, и мои агитаторши, девочки из приличных семей, даже близко к этому вертепу не решались приблизиться.
Барак был затоплен нечистотами, громадные крысы кишмя кишели в нем. Избиратели-могильщики в один голос заявили мне, что голосовать за депутата блока коммунистов и беспартийных не пойдут, если у них в бараке не вычистят выгребную яму. Депутатом у нас был знатный слесарь с завода «Калибр», зачинатель всесоюзного почина передовиков — фамилию этого придурка я, честно говоря, забыл, всех из этой славной гвардии не упомнишь.
Я бросился в райисполком,
Работа моей бригады агитаторов была отмечена почетной грамотой МК ВЛКСМ.
На Керченском плацдарме моя похоронная деятельность окончилась в феврале 1944 года, незадолго до нашего наступления и освобождения Крыма.
После моего падения с пьедестала в качестве создателя «Аллеи героев» имени Александра Матросова до самого дна придурочной иерархии, кривая моей солдатской карьеры снова пошла вверх.
Собственно говоря, полковой инженер капитан Полежаев приметил меня давно, поскольку инженеру требовался солдат, умеющий чертить и рисовать. Но из-за кражи моих очков все сорвалось. И вот нежданно-негаданно я снова прозрел! Правда, не полностью, но мог уже, к примеру, вблизи узнавать людей и даже знаки различия на погонах. На свое счастье, я нашел какие-то странные немецкие очки, хранившиеся в проржавевшей железной коробке, которая валялась среди так называемых трофеев в одной из наших повозок. Очки были необычной формы, огромные и с тесемками вместо «оглоблей», поэтому в них меня часто принимали за переодетого немца и задерживали для выяснения личности. На передовой в них вообще появляться было опасно — могли свои же и подстрелить.
Прозрев, я на радостях схватил альбом, краски и нарисовал первое, что мне пришло в голову: сержанта Мамедиашвили верхом на Хунхузе, на котором он обычно ездил. Просто, как колоритную фигуру, без всякого умысла. Рисунок мой с подписью: «Командующий гвардейскими ишаками» пошел по рукам и имел в полку колоссальный успех. Сам Мамедиашвили вместо того чтобы обидеться, пришел в восторг и забрал рисунок себе. Пусть читатель представит себе мое состояние, когда, спустя год, листая украдкой немецкий журнал, издаваемый на русском языке для власовцев и «восточных добровольцев», я узрел в нем… свое произведение, под которым красовалась моя собственноручная подпись «Л. Ларский» (!!!). Под моим рисунком было напечатано: «Командир истребителей — „ишаков“ [13] верхом на осле». Добавлю, что наш горно-вьючный транспорт в то время числился пропавшим без вести. В конце войны Мамедиашвили объявился с частью елдашей и ишаков, бежав из плена.
13
Как известно, „ишаками“ называли советские истребители И-16. Видимо, немецкая пропаганда перепутала наших ишаков с самолетами.
Поскольку я был бойцом похоронно-трофейной команды, я хотел бы упомянуть об одной, довольно многочисленной категории военнослужащих,
Теперь-то об этом можно говорить открыто, но во время войны если кто-нибудь посмел бы заикнуться, что помимо «наркомздрава» и «наркомзема» для солдата есть третий выход, ему бы Особого отдела не миновать. Но третий выход имелся, и именно в него, спасаясь от «наркомзема», незаконно улизнуло несколько миллионов человек.
Нет бы поступить в «наркомзем» и способствовать «повышению урожайности колхозных полей в качестве удобрений», — как говаривал наш особист капитан Скопцов. А эти предатели посмели нарушить присягу и сдались в плен!
С другой стороны, и маньяк Гитлер такую ораву кормить не собирался. Он нахально потребовал через международный Красный Крест, чтобы товарищ Сталин взял советских военнопленных на свое довольствие. Товарищ Сталин отказался это сделать, несмотря на то, что в числе военнопленных находился его родной сын Яков, от первого брака. Он остроумно заметил, что никакой Яков в природе вообще не существует, есть только предатель родины.
Поскольку предатели родины числились за «наркомземом» не в качестве придурков, а в качестве покойников, никакого довольствия им не полагалось, и как только они оказывались в нашем распоряжении, их прямым ходом отправляли в тот же «наркомзем» по назначению.
Как я отмечал в начале, вспоминая своего друга детства и покровителя Карла Маркса, в моей жизни почему-то все происходило наоборот.
— Сапер ошибается только дважды: первый раз, когда идет в саперы, и второй — когда подрывается и кончает могилой, — говорил командир саперной роты гвардии капитан Семыкин. Я, можно сказать, начал с конца — пришел в саперы «из могилы». Возможно, только поэтому год спустя не подорвался вместе с майором Семыкиным, тогда уже начальником инженерной службы полка.
Между похоронно-трофейной командой и саперной ротой оказалось много общего. Только саперы рыли не братские могилы, а НП, КП командира полка и землянки для начальства. Что же касается трофеев, то у саперов эта работа была налажена намного лучше, чем в похоронно-трофейной команде. Саперы шли впереди, поэтому и трофеи брали первыми. На любом объекте они могли написать слово «мины!» — которого было достаточно, чтобы избавиться от всех прочих претендентов. Трофеи трофеями, а жизнь все-таки дороже.
Конечно, полковое начальство, которое само жаждало приобщиться к завоеванному имуществу, подозревало о таких хитростях и время от времени пыталось саперов «раскулачить», как выражался наш замполит Пинин.
Трофеями у нас ведал сам старшина роты по кличке «Мильт» — старая милицейская лиса. В гражданке «Мильт» был станичным милиционером на Дону и по совместительству подрабатывал конокрадством.
Когда-то он сам занимался раскулачиванием, отыскивал запрятанное кулаками добро и его реквизировал. Как припрятать от начальства трофеи, его учить не надо было. На фронте существовал термин «организовать трофеи» от немецкого слова «organiziren».
У нас «организацией» трофеев занимался большой специалист по части отчуждения социалистической собственности сержант Бессеневич (или «Бес», как все его называли). До армии Бес был высококвалифицированным вором-рецидивистом и прибыл на фронт из Воркутлага и, естественно, трофейные операции обычно поручались отделению, которым он командовал.
Содружество представителей двух миров — уголовного и милицейского — как это обычно бывает — приносило хорошие плоды. Трофеи делились между всеми саперами, согласно основному принципу социализма: «от каждого по способностям — каждому по его труду».