Здравствуйте, доктор! Записки пациентов
Шрифт:
«…Да она бредит, осторожно». Врач слегка трясет меня за плечи. «Вас надо оперировать. Понимаете меня? Мы перевозим вас в другую больницу». Прихожу в себя и киваю (взрыв в голове). Хоть в тридевятое царство. Дайте воды.
Каталка, подпрыгивающая на стыках. Сирена скорой. Переезд в институт Склифосовского.
На очередной выбоине колеса подскакивают, взрыв в голове, отключаюсь.
Меня приводят в сознание, на время возвращается речь. Из далеких разговоров понимаю, что, если не оперировать — мне конец, а если оперировать — почти
Пока везут в отделение, каталку все время крутят, чтобы пациент въезжал в двери головой вперед. Очень они тут суеверные.
— Перифокальный отек… поперечная дислокация… геморрагический… псевдотуморозное… куда ее?
— В четвертую.
— Там нет мест.
— Ну положите в коридор. Вы что-нибудь хотите?
— Воды.
— Может, в туалет?
— Не хочу.
— Да не здесь. Сейчас в процедурную укатим, там спокойно. Я вам судно принесу.
— Воды.
Медсестра приносит воду, подушку и одеяло.
— Так удобно? Может, компоту?
— Спасибо. Принесите.
— Дома знают, что вас перевезли в другую больницу?
— Нет.
Доставая мобильник:
— Говорите телефон, я сейчас позвоню.
Сосредотачиваюсь, диктую. Слышу — дозвонилась.
Юный доктор Илья Вениаминович с пачкой документов пытается собрать анамнез. Только у меня трудно что-либо собрать — память и способность концентрироваться стремительно теряют обороты.
А вот и моя семья. Юный доктор уходит в реанимацию, строго наказав родственникам периодически хватать меня за руки, проверяя — жива еще аль нет. А то все может случиться.
Замечаю время — 00:55. Однако… уже ночь?
Рад бы в рай, да реаниматоры не пускают
В пять утра в операционной — нейрохирург, рядом ассистент Илья Вениаминович, анестезиолог и операционная сестра.
Нейрохирург Сергей Алексеевич, увидев, что я в сознании, приступает с расспросами:
— Ваше имя? Сколько вам лет? Работаете? Кем? Понятно. С вами был ваш муж? А молодые люди — ваши дети? Как настроение, нервничаете? Ну, раз шутите, значит, не очень волнуетесь.
Расспрашивает он для того, чтобы после операции, задав приблизительно те же вопросы, понять — насколько сохранилась моя личность и память.
Честно говоря, меня настолько извела постоянная боль, что этой операции я ждала как избавления. «Выживу ли? Вероятность небольшая. Ну — будет так, как оно будет. Попытка не пытка, как говорил товарищ Берия. Ха-ха».
Cogito ergo sum
Через шесть часов сознание возвращается. Я жива и, кажется, в своем уме. Осматривать окрестности трудно — видит только один глаз. На голове повязка, в горле — трубка дыхательного аппарата. Воздух подается увлажненный, но все это действо — сплошной дискомфорт. Я сама в состоянии дышать! И сейчас эту вашу трубку выдерну!
Упс! Правая рука привязана. Ну ничего, есть левая… Только она тоже привязана.
После наркоза у меня красочные галлюцинации. Окружающие стены, аппараты, люди цветные, перисто-меховые, мерцающие. Видения накладываются на действительность — бригада реальных врачей сидит внутри кислотной обстановки и обсуждает съемку фильма. Я принимаю перисто-радужное окружение за настоящие декорации, и только потом до меня доходит, что шоу красок существует отдельно — в моем искаженном сознании, а съемки отдельно — в реальности. Оказывается, операции в Склифе снимаются видеокамерой и демонстрируются студентам.
Подходит Сергей Алексеевич.
— Вы меня узнаете?
— А как же… доктор (на тот момент я забыла, как его зовут).
— Как вас зовут? Кем работаете? А что это за работа? А две девушки были с вами — они кто? Дочери? Так. Сожмите мне руки. Хорошо. Вас что-то беспокоит? Где-нибудь болит?
— Очень тугой бинт, ослабьте, пожалуйста.
— Ну потерпите, Лена. Так надо. — С. А. лезет пальцем под повязку: — Не такая уж и тугая. Потерпите, ладно? У хирургов такие руки, знаете… Вот так бинтуем. Крепко.
Зажатые повязкой уши болят, но я терплю.
Сестра:
— Что вы лезете руками в глаз!
— Я им не вижу. Он на месте?
— На месте, не беспокойтесь. Это просто отек. Вам что-нибудь нужно?
— Воды, пожалуйста, и еще одно одеяло. Я спать хочу.
— Спать пока нельзя. Потерпите.
Сестра приносит воду и одеяло. Я разглядываю цветные декорации еще часа два, изредка задремывая.
Отвезли на МРТ, привезли с МРТ. Результаты хирургов удовлетворили, но спать все равно не дают.
— Вы меня слышите? Откройте глаза!
Наконец-то доктор убедился, что я не собираюсь умирать. Меня отвозят в реанимационное отделение и оставляют в покое.
— Вам что-нибудь нужно?
— Еще одно одеяло и воды.
Санитарка приносит третье одеяло. Она знает, что после наркоза больных знобит.
Теперь можно и поспать. Вот только получится ли…
В реанимации никогда не бывает темно — на ночь там немного приглушают свет. Со всех сторон пикают датчики пульса больных, справа работают дыхательные аппараты, слева шумит вентиляция, под потолком бегает приборчик давления. Звуки сливаются в равномерный гул, при желании можно услышать ритм и даже мелодию.
Заняться в отделении нечем. Можно только лежать, поворачиваться с боку на бок, осторожно поднимать ноги, размахивать руками, разглядывать ногти. Аудиокниги слушать нельзя, читать нельзя, личные вещи нельзя. Мобильники запрещены. Разговаривать с соседями тоже нельзя — слишком далеко друг от друга расположены кровати. Что можно? Питьевую воду и влажные салфетки.
Операционное обезболивание постепенно прекращает свое действие. Отделенческие анальгетики на меня не действуют, и боль вступает в силу.