Здравствуйте, Эмиль Золя!
Шрифт:
Судебный процесс по пересмотру Дела Дрейфуса происходил в актовом зале лицея в Ренне. По просьбе адвоката Деманжа ни Золя, ни Клемансо, ни Рейнах не должны были являться на суд. Лабори пишет Золя: «Матье Дрейфус просит меня молчать» (Ренн, 8 сентября 1899 года). Вальдек-Руссо ожидает оправдательного приговора. Но он забывает о генерале Мерсье. Шарль Дюпюи потребовал через Верховный суд привлечения к ответственности генерала Мерсье. Палата решила отложить голосование до решения суда по Делу Дрейфуса. Это значило: если Дрейфуса оправдают, Мерсье окажется виновным. Генерал, вынужденный опять отстаивать приговор 1894 года, пускает в ход все средства. Он пытается оказывать давление на судей, которые зависели от него. Снова всплывает злосчастная фраза Золя «по приказу». Собираются сделать очную ставку Эстергази и Дрейфуса. Впрочем, Эстергази
Военный суд, который знает, что бордеро написано рукой Эстергази, подтверждает вину Дрейфуса (пять голосов «за», два «против») и, приняв к сведению смягчающие вину обстоятельства, опять осуждает его. Как будто изменником можно быть только наполовину!
Жорес взбешен: это не укладывается ни в какие рамки «человеческого рассудка»! Баррес возражает: «Они спасли честь армии!» В Будапеште бьют стекла во французском консульстве. В Нью-Йорке, в Гайд-Парке, 50 000 демонстрантов выражают Франции свой протест, а «Лайф» (еще бы!) сравнивает ее с леди Макбет. Толпа сжигает «Фигаро» потому, что Анатоль Франс только что написал в ней: «Антисемитизм ведет нас к нравам времен Лиги». То, как вершится правосудие во Франции, вызывает возмущение за границей и, в частности, Грига. Он запрещает г-ну Колонну постановку «Пер Гюнта».
Королева Виктория телеграфирует о своем желании, «чтобы бедный страдалец обратился к самым лучшим судьям». Но вскоре зловещее восстание буров заслоняет добрые ее намерения.
Золя принимается за работу, и 12 сентября 1899 года в «Орор» появляется его «Пятый акт»:
«Вы увидели бы здесь самое тесное единство в посягательстве на истину и справедливость. Целую банду свидетелей, которые управляют судебными словопрениями, сговариваются накануне вечером, как бы назавтра половчее расставить ловушки, прибегают к лживым уловкам с помощью прокурора, терроризируют и оскорбляют своих противников, навязывают свои мнения, козыряя своими нашивками и султанами… Нелепого прокурора, раздвигающего границы человеческой глупости, оставляющего будущим историкам обвинительную речь, тупое, губительное убожество которой будет вечно изумлять людей упрямой, первобытной жестокостью, доставшейся нам от человека-животного… Я в ужасе. И это уже не гнев, и не мстительное возмущение, и не потребность кричать во весь голос о преступлении, о необходимости покарать преступника во имя защиты истины и справедливости. Это — страх, священный ужас человека, который видит, как осуществляется невозможное: реки текут вспять, земной шар сходит со своей орбиты».
Правительство намеревается помиловать и амнистировать Дрейфуса. Клемансо, Жорес, Пикар, Лабори — непримиримы; они против такого решения. Принимая помилование, Дрейфус тем самым признает себя виновным. Жозеф Рейнах, Бернар Лазар и Матье Дрейфус согласны с решением правительства: в конце концов жертва будет спасена! Золя встает на сторону непримиримых. Но нельзя забывать и о самом Дрейфусе. Дрейфус, отказываясь подать кассационную жалобу, дает понять, что он принял бы помилование, сохранив за собой право на законный пересмотр Дела.
— Послушайте, Клемансо, что вы имеете против Дрейфуса? — спрашивает Золя.
— Что имею? Он глупец. Ему надо бы протестовать, это успокоило бы публику, которую так угнетает его бездействие. И особенно надо было бы хорошенько тряхнуть Мерсье! Я говорил об этом Лабори. Весь мир услышал бы его слова! Понимаете, только он, один только он имел право переступить границы, и он должен был это сделать. А он подло поступил с нами. Нет, Золя, я никогда не пожму его руку! [186]
186
Национальная библиотека. Рукописи.
Оценивая эту позицию Дрейфуса и возмущение Клемансо, историки-антидрейфусары пришли к неизбежному выводу: для того чтобы Дрейфус согласился на этот шаг, он должен был мысленно признать себя виновным. И даже сегодня, используя роман-фельетон, они намекают: Дрейфус не был немецким шпионом. Пусть Дрейфус не был автором бордеро, допустим, но если бы он был шпионом другой страны, например России, то все стало бы на свои места…
Этот тезис возник незадолго до процесса в Ренне. Дрейфус упоминает об этом в письме к Ранку: «Весь мир
Значит, Дрейфус изменил.
Дрейфусары были убеждены в этом.
Презрение, которое испытывали к Дрейфусу Пикар или Клемансо, эти антисемиты-дрейфусары [187] , объяснялось только этим.
Старый бульдог, Золя надеется, что начавшиеся процессы вскроют новые необходимые факты, которые позволят заново пересмотреть реннский процесс. Три месяца откладывали суд в Версале. Прибегая к излюбленному методу, Золя пытается добиться пересмотра дела и требует свидетельских показаний единственного человека, который мог бы пролить свет на истину: Шварцкоппена.
187
Золя подчеркивал антисемитизм Пикара. Что касается Клемансо, то десять предложений Тигра подтверждают это мнение. Впрочем, их антисемитизм зависел от настроения.
Правительство выносит решение об амнистии и все для того, чтобы прекратить затянувшиеся судебные разбирательства. Золя возражает:
«Я уже говорил, что эта амнистия направлена против нас, против защитников справедливости, ее цель — спасти подлинных преступников, заткнуть нам рот лицемерным и оскорбительным милосердием, свалить в одну кучу честных людей и мерзавцев!»
Но как можно помешать правительству амнистировать Золя, Жюде, экспертов, Рейнаха, главарей и «стрелочников»? Как помешать этой тактике обвинить всех? Правда, все хотят спокойствия. Пройдет горячка, и всякие подонки поднимут головы. Невольно начинаешь думать, что жизнь — всегда компромисс. Во всяком случае, этот компромисс, предоставляя цезаристам возможность обгладывать последнюю кость, легализирует дело дрейфусарской революции, главным орудием которой был Золя.
Сведение счетов происходит без особого шума, и результаты оправдывают ожидания тех, кто следил за двумя возмутительными процессами Золя. Под сенью амнистии хоронят цезаризм. На смену Вальдек-Руссо приходит антиклерикал Комб. К этому результату привело неистовство Дрюмона. Генеральный штаб трещит по всем швам. Да, да! Это новый «Разгром». Известные люди, включая начальника Генерального штаба генерала де Буадефра, имена которых упоминались ежедневно с 1898 года, сходят со сцены. Генерал-позитивист Андре, с фамилией настолько обыденной, что она состоит из одного имени, заменяет генерала де Буадефра. Прежде списки офицеров, представляемых к повышению, были в руках иезуитов (недаром Генеральный штаб окрестили Иезуитским орденом), теперь же они в руках франкмасонов [188] .
188
Следует заметить, что, согласно другой версии, сам Андре не был франкмасоном (Armand Charpentier, Historique de l’Affaire Dreyfus).
1 июля 1901 года вотируется закон о конгрегации. Контрразведку вырывают из-под власти военных. Статистический отдел упраздняется, а его функции передаются Разведывательному бюро, которое контролируется Сюрте Женераль, недаром Сюрте Женераль, уже два года шпионившая за службой разведки, наконец-то добилась своего! Статистический отдел не брезговал ничем; его действия были непристойными, но эффективными; поглотившее его Разведывательное бюро — орган совершенно беспомощный, все ничтожество которого вскоре станет явным. Социалисты призывают новобранцев дезертировать. Форен являет собой новый тип преподавателя в Сен-Сире: «Сначала я вам прочитаю страницу „Разгрома“, а потом мы приступим к изучению бордеро». Да! Это не то кристальное будущее, о котором мечтал Золя!