Здравствуйте, Эмиль Золя!

Лану Арман

Живущий в Эксе ворчун Сезанн изредка спрашивал о Золя. Однажды он откровенно признался Иоахиму Гаске: «Ничто так не опасно для художника, как сближение с литераторами. Мне кое-что об этом известно. То зло, которое Прудон причинил Курбе, Золя мог бы причинить мне!» Немаловажную роль в их разрыве сыграл страх Сезанна, что Золя «захватит над ним власть». Сезанн признавал свою слабость, и пример Курбе тревожил его. Но Золя заметил Гюставу Кокьо:

«В образ? Клода Лантье я изобразил его черты (Сезанна) в смягченном виде, ибо, если бы я пожелал все сказать… Кроме того, он совсем не дорожит уважением людей. Он слишком презирает такие элементарные вещи, как гигиену, опрятный внешний вид, вежливую речь. Однако все это — и опрятный внешний вид, и уважение к самому себе — имело бы не столь уж большое значение, если бы в моем великом и дорогом Сезанне можно было обнаружить

признаки гения. Мне все-таки кажется, что в „Творчестве“ я самым скрупулезно-точным образом изобразил все усилия моего дорогого Сезанна. Но что вы хотите? Он шел от одной неудачи к другой: вначале все хорошо, а затем вдруг — неожиданный тупик; он уже больше не размышляет, рука его бессильно опускается… В общем он не сумел ничего осуществить!»

В 1896 году Золя проводит несколько дней в Эксе у Нумы Коста. Он прогуливается под платанами улицы Мирабо. По тысяче деталей он узнает каменный лик города. Вдруг он останавливается. Где же фонтан? Фонтан его детства? Фонтан с маской? Символический фонтан под платанами? Он исчез!

— Что, если мы завтра сходим в Жас-де-Буффан? — предлагает Кост.

— Нет. Мне кажется, лучше не ворошить пепел прошлого.

Когда в Париже Золя стало известно, что Сезанн знал о его приезде в Экс и сильно переживал в связи с этим, то он почувствовал угрызения совести. Но вот два года спустя Сезанн сам приезжает в столицу, завтракает с Иоахимом Гаске и Морисом Ле Блоном. Разговор идет преимущественно о Золя. Сезанн молчит. Когда друзья пытаются повести его на Брюссельскую улицу, то изможденный Сезанн приходит в ярость и начинает кричать от негодования.

25 сентября 1902 года у Золя болят зубы. Уже чувствуется приход осени. По ночам от Сены веет холодом.

— Александрина, в воскресенье мы уезжаем в Париж. У тебя еще будет время, чтобы подготовиться к поездке в Италию.

В воскресенье 28 сентября в небольшом особняке на Брюссельской улице звякнул ключ в замочной скважине.

— Кажется, закрыто, — сказала г-жа Золя.

Слуга Жюль зажег камин. Обед прошел весело.

— У камина плохая тяга, — заметил Золя.

— Небо пасмурное. Во всяком случае, я сказала, чтобы предупредили печника.

Слуга, наблюдавший за камином, увидел, что округлые куски угля покраснели, и поднял заслонку. Г-жа Золя и ее муж легли в огромную кровать в стиле эпохи Возрождения, стоявшую на небольшом возвышении. Около трех часов утра г-жа Золя проснулась, чувствуя какое-то недомогание. Она вышла из спальни, направилась в умывальную комнату, и там ее вырвало. Она пробыла в умывальной комнате почти три четверти часа и затем, вернувшись в спальню, легла снова. Ее хождение разбудило мужа.

— Может быть, позвонить слугам? — спросила Александрина.

— Нет, не надо. Собака тоже больна. Мы, наверное, съели что-нибудь несвежее.

Немного позднее Золя встает и произносит тихо:

— Возможно, нам станет лучше от свежего воздуха…

Он делает несколько шагов в направлении окна. Окно.

Открыть окно.

— Эмиль, ложись! Ты простудишься, — говорит г-жа Золя.

Слышится глухой звук падающего тела. Жена Золя хочет встать, ее качает в разные стороны, пытается позвонить и теряет сознание.

«Пролежав несколько секунд совершенно неподвижно, он попробовал вздохнуть, пошевелил губами, открыл свой бедный рот, клюв маленькой птички, которая стремится глотнуть последнюю струйку воздуха».

К восьми часам утра пришли печники. Привратник поручает им мелкую работу, пока не проснутся супруги Золя. Но поскольку уже пошел десятый час, а хозяева все еще не встали, слуги забеспокоились и постучали в дверь. Никакого ответа. Послали за слесарем. И вот дверь открыта. Г-жа Золя хрипит на кровати. Золя как упал на пол, так и лежит, голова его возле деревянной ступеньки, ведущей на возвышение, где стоит кровать. Ему плещут в лицо холодной водой. Тело еще теплое, но на зеркале не остается ни малейшего следа дыхания. Доктор Марк Берман, послав за кислородом, делает искусственное дыхание. Появляется врач из полицейского участка. Многократно повторенное вытягивание языка не приводит ни к каким результатам. Надеяться больше не на что. Полицейский подходит к камину. Дымоход в нем забит каким-то строительным мусором. Сомнений нет: окись углерода. Именно такое заключение делает комиссар Корнетт в своем докладе префекту полиции. Но в первых сообщениях о смерти Золя говорится об умышленном отравлении. Г-жу Золя срочно увозят в психиатрическую больницу в Нейи. Она приходит в сознание лишь в середине дня. От нее скрывают смерть мужа. В это время новость распространяется по всему Парижу. Золя умер. Золя покончил жизнь самоубийством!

Как Анри. Он убит Вторым бюро!

Достоверно лишь то, что Золя умер, стремясь открыть окно.

Эта смерть остается загадочной. Разумеется, причина ее установлена. Но дымоход в камине мог быть закупорен намеренно, и это могло произойти случайно. Жан Бедель подверг изучению эти факты в серии статей, опубликованных в газете «Либерасьон» [198] : «Каким образом смертельный газ проник из камина в комнату? Именно над этим вопросом тщетно будут ломать себе голову эксперты: архитекторы и химики». В связи с отравлением газом вскоре было произведено расследование. Оно было поручено двум архитекторам — Брюнелю из полицейской префектуры и Жоржу Дебри — представителю правительства. Судья Буруйу порекомендовал им вступить в контакт с Шарлем Жираром, директором муниципальной лаборатории, и Жюлем Ожье, заведующим токсикологической лабораторией. Архитекторы осмотрели камин. Затем в их присутствии, а также в присутствии Жирара и Ожье, был зажжен в нем огонь. Это происходило 8 октября. «Огонь зажег слуга г-на Золя с помощью того же самого топлива и при тех же самых условиях, что и 28 сентября, то есть с помощью хвороста и кусков угля, приготовленных для отопления дома зимой». (Доклад экспертов, который цитировал журналист Жан Бедель.)

198

От 1–7 октября 1953 года.

Эксперимент повторяют 11 октября. «Огонь охватывает куски угля, и они горят в течение нескольких часов при небольшой тяге». Через три дня архитекторы дают указание разобрать дымоход. «Колено» частично закупорено. Отверстие шириной семь сантиметров в этой пробке, образовавшейся из сажи, допускает медленное сгорание угля в камине. 18 октября во время прочистки дымохода собирают «несравненно большее количество сажи, чем при последней прочистке». Несмотря на этот факт, архитекторы делают следующее заключение: «В результате нашей экспертизы мы не обнаружили ошибки, которую можно было бы поставить в вину владельцу дома или подрядчику по кладке печей; данные экспертизы позволяют сделать вывод, что распространение ядовитого газа… вызвано пробкой в дымоходе вследствие его запущенности, следить за чем обязаны были сами жильцы». Жан Бедель между тем отмечает, что квартиронаниматели выполняли соответствующие инструкции, действовавшие в ту эпоху, и последняя прочистка дымоходов происходила в октябре 1901 года.

Во время обоих опытов, имевших целью «восстановить» трагическое событие, химики из полицейской префектуры помещают в спальне трех морских свинок и трех птиц. На следующий день — все свинки живы, но две птицы мертвы. Анализ крови не выявляет наличия в ней окиси углерода. Анализ воздуха, сделанный в комнате, показывает в первый раз — 1/10000 окиси углерода, а во второй раз — 1/3000. Эти дозы обычно считаются недостаточными для того, чтобы вызвать смерть, указывает Жан Бедель. Далее он делает следующий вывод: «Существует лишь единственное предположение, которое может объяснить, почему один раз из камина проникла смертельная доза окиси углерода и почему в последующие дни животные смогли выжить в спальне. Это предположение сводится к тому, что дымоход был закупорен в день возвращения Золя в Париж и что его прочистили утром, когда писатель был уже мертв». Этот аргумент логичен, но недостаточно убедителен. В самом деле, оба опыта не обязательно должны были быть идентичны. Большую роль мог сыграть элемент случайности. Именно так полагал, очевидно, судебный следователь, который уже 3 октября пришел к выводу (весьма поспешному) о несчастном случае без злого умысла. Вскоре расследование в связи с отравлением газом было прекращено.

Но Жан Бедель приводит в своих статьях новый факт. Читатель «Либерасьон» г-н Аккен из Тесси-сюр-Вир (департамент Ламанш) прислал Жану Беделю письмо, в котором выразил свое убеждение, что Золя умер не в результате несчастного случая. Г-н Аккен сообщает, что накануне войны 1914 года он познакомился в Сарселе (департамент Сена-и-Уаза) с одним подрядчиком печников. Бедель пишет далее: «Имя его он нам сообщил, однако мы по причинам, которые легко понять, не можем его обнародовать… Примерно в 1925 году г-н Аккен поддерживал дружеские отношения с г-ном У. [199] , подрядчиком печников». Прошло время, рассказывает г-н Аккен, и вот в один из апрельских дней 1927 года, когда мы говорили о Золя, г-н У. разоткровенничался. Вот что он мне тогда сказал:

199

Жан Бедель и г-н Аккен употребляют инициал Z. Для удобства чтения и с тем, чтобы избежать какой-либо путаницы с инициалом Золя, эта начальная буква заменена буквой У.