Здравствуйте, я ваша мачеха Эмма
Шрифт:
Степан бочком протиснулся в приоткрытую дверь, огляделся по сторонам, задержав взгляд невинно-голубых глаз на портрете Агафьи Платоновны и замер посредине кабинета.
Моя злость быстро угасла. Вот никогда не умела вымещать ее на людях. Устало махнула рукой в сторону кожаного, слегка потертого, коричневого дивана.
— Усаживайся Степан, поудобнее. Наверное разговор у нас долгим будет. От тебя зависит как он закончится. Возможно в тюрьму пойдешь за убийство жены, а возможно счастливым отцом станешь, месяцев эдак через девять-восемь. С молодой женой в деревеньке домик
На портрете зашевелилась Агафья Платоновна. Карты эффектным веером разлетелись над столом и опустились на шелковую скатерть определенным раскладом.
Мужчина глядел на портрет круглыми, пронзительно лазоревыми от изумления глазами. Неприлично длинные, рыжевато-русые ресницы глуповато хлопали, отбрасывая на небритые скулы синие тени.
— Ты, что застыл, Степан? — осторожно напомнила я, о своем присутствии.
Мужчина зажмурил глаза и энергично замотал головой, словно пытался сбросить с нее невидимую шапку.
— Так, это… Там это… Прежняя хозяйка карты раскладывает, — он растерянно улыбнулся и привстал с дивана. — Здравствуйте, Агафья Платоновна!
Мы с тетушкой переглянулись. Она посмотрела на Степана и вдруг ее лицо смущенно зарделось, как у девушки встретившей желанного кавалера. Она кивнула головой и кокетливо поправила зеленую шаль на плечах.
— Та-а-а-ак, — произнесла я, старательно растягивая букву" а". — Смотрю, ты Степан времени даром никогда не терял… Ты у нас великий сластолюбец оказывается…
Я поднялась с мягкого кресла и направилась к столу. Миссия мне предстояла важная, а объятия пыльного плюша, на нужный лад не настраивали. Вот жесткий стул, да столешница покрытая зеленым, кое-где подпорченным молью сукном, это совсем другое дело. Садишься и сразу себя чувствуешь следователем, прокурором и судьей одновременно..
Степан продолжал разглядывать портрет, а Агафья Платоновна искоса бросала на него пылкие взгляды и теребила шелковые кисти зеленой шали.
Мне стало смешно и вместе с тем очень грустно. Нарисованная,"живет" только в пределах пространства картины, как птица в клетке, а туда же… Видимо в душе настоящей женщины всегда останется место для любви и кокетства…
Пришлось искать тяжелый предмет, что-бы он исполнил роль судейского молотка и всколыхнул напряженную, искрящую атмосферу кабинета. Позеленевшая, бронзовая статуэтка изображающая нимфу в объятиях приземистого, но очень симпатичного фавна, с громким стуком обрушилась на зеленую столешницу и кажется разбила вдребезги романтический настрой моей тетушки. Она вздрогнула, посмотрела на меня с укором.
Я отвела глаза и задумчиво погладила бронзовые, холодные кудри похотливо улыбающегося фавна.
— Господа, давайте ближе к делу. Начнем пожалуй с самого начала. Ты Степан, на мои вопросы честно отвечать будешь, а любезная Агафья Платоновна, соврать тебе не позволит. Вы готовы тетушка?
Мельком посмотрела на портрет в тяжелой, золоченной раме и погрозила женщине пальцем. Не успела и рта раскрыть, что-бы к Степану обратиться, как он уже и сам заговорил.
—
Я внимательно посмотрела на Степана, стараясь разглядеть на его красивом лице признаки насмешки или подвоха. Но нет, ничего подобного не заметила. Глаза изумительного, лазоревого цвета были задумчивы, и смотрели на меня предельно правдиво.
— Значит, ты не отрицаешь, что дарил свою ласку и своей жене и моей тетушке? Двух женщин, которые были намного старше тебя, активно счастливыми делал, а о последствиях не задумывался? — вопрос вырвался сам собой, я даже не успела язык прикусить и опасливо покосилась на портрет.
Агафья Платоновна сердиться на меня не спешила. Она пыталась устроиться за своим круглым столом, присев на его край своим пышным задом, в темно-вишневом, бархатном платье. С любопытством взирала на бывшего любовника. Улыбка грустная и ласковая трогала ее пухлые губы, да монументальная грудь поднималась под зеленой, шелковой шалью слишком бурно.
Степан посмотрел на меня косо, исподлобья. Сурово сдвинул темно-русые брови. Глаза от возмущения сыпали лазоревые искры.
— Причем тут возраст? Я их варить не собирался. Хотя… К вашему сведенью, Эмма Платоновна, чем женщина старше, тем слаже. Опыта у нее больше в делах амурных, а страсть любовная, как вино выдержанное, — он вдруг застенчиво улыбнулся, сверкнув белоснежными, крупными зубами.
Я совсем не ожидала таких подробных, даже простодушных откровений от взрослого мужчины. От неожиданности подавилась воздухом и закашлялась надсадно. Слезы брызнули из глаз, а все слова застряли в горле. Вспомнилась вдруг, совсем забытая поговорка, о том, что без ста грамм, разобраться будет сложно. Хорошо, что недопитая бутылка коньяка все еще стояла на столе. Откашлявшись, я взяла ее и посмотрела содержимое на просвет. Удолетворенно кивнула головой, налила в рюмку ароматной жидкости. Задумалась на секунду, поискав глазами вторую рюмку. Но не нашла и протянула бутылку Степану.
— Там еще много осталось, если ты не против, — немного смутилась подбирая правильные слова. — Если ты, Степан ничего не имеешь против того, что бы пить из горлышка, то предлагаю тост — за правду!
Подняв свою рюмку, посмотрела на портрет.
— Извините, Агафья Платоновна, что не предлагаю вам выпить. Ведь это кажется невозможно…, — мой голос виновато прервался. Женщина на портрете задумчиво рассматривала карты, затем покачала головой и сгребла их небрежно в яркую, цветную кучу. Оглянулась на остатки стула, которые уничтожил зияющий пустотой прорыв холста, и вздохнув поудобней устроилась на краешке стола. Взгляд ее черных глаз был печальным. Она усмехнулась и отрицательно покачала головой, мол не хочу я вашего коньяка, мне и без него грустно.