Здравствуйте, я ваша мачеха Эмма
Шрифт:
— Пи-пи-пи-ииии-иии, пы-пы-пы-ыыы-ыыы, — пыталась петь скрипка, послушная старому смычку зажатому в тоненьких, нежных пальчиках Лизы.
Девочка старалась держать голову и руки, так как я ее учила. Черные локоны колыхались и упруго подпрыгивали в такт простенькой мелодии. Брови были упрямо нахмурены, а губы сжаты в куриную гузку.
Скрипка сопротивлялась, но пела, а затем вдруг резко вскрикнула и завизжала, словно кошка которой прищемили дверью хвост.
Лиза виновато взглянула на меня из-под нахмуренных бровей. Замахнулась рукой, в попытке отбросить смычок, но вовремя одумалась. Положила его аккуратно
— Эмма, у меня ничего не выходит! Я хочу играть так, как играешь ты, но скрипка отказывается меня слушать! — слезы крупные, прозрачные закапали из сине-зеленых глаз, заблестели на изогнутом боку старинного инструмента.
— Лиза, скрипка тебя слушается, поверь мне. Но, для того, что бы играть свободно и красиво нужно учиться, — я говорила и ласково улыбалась девочке, огорченной первой неудачей.
Она всхлипнула, вытерла ладошкой мокрый бок скрипки и положила ее на стол рядом со смычком.
— Вот скажи Эмма, почему всему нужно учиться? Играть на скрипке, читать книжки, любить папу? — голосок Лизы уже не дрожал, в нем слышались нотки любопытства.
Последний вопрос заставил меня прикусить губу.
— Любить папу? Что ты имеешь ввиду Лиза? — спросила осторожно, боясь спугнуть настроенную на откровенность девочку.
Лиза посмотрела на меня насмешливо. Я даже вздрогнула. Показалось, что сейчас смотрит на меня сине-зелеными глазами ее отец.
— Ну, вот ты Эмма, научилась играть на скрипке, научилась читать книги, еще есть множество вещей которому ты научилась. Но почему ты не хочешь научиться любить папу? Ты думаешь, что он плохой? Мне самой, так казалось раньше. Он не слишком часто навещал нас с Шуриком в пансионате. Потом исчез надолго, а когда появился, то тоже часто отсутствовал в городском доме. Оставлял меня с Аделиной Ивановной, а она хоть и была ласковой и доброй, но ее доброта была не настоящей. Игрушечной. Словно понарошку, — Лиза горько вздохнула. — Мне кажется, что папа это тоже знал. Я однажды видела, как он ругал Аделину Ивановну, говорил ей, что давно уволил бы. Но не может, потому, что я к ней привязалась. А я к ней и не привязывалась, просто я по тебе Эмма сильно скучала.
Девочка замолчала, видно было, что такая длинная, сумбурная речь утомила ее. После мрачных событий с ее похищением, она впервые говорила так много и так бурно. В последнее время она была немного заторможенная, задумчивая.
Я подошла и обняла маленькую, поникшую фигурку. В ответ тоненькие ручки робко обняли меня.
В горле запершило, на глаза навернулись слезы. Мы в ответе за тех, кого приручили, вспомнились забытые строчки и так горько стало на душе. Вот ты и поймалась Эмма…
— Лиза, а давай я тебе сыграю? Когда не хватает слов, музыка может прийти на помощь, — я говорила тихо, стараясь не хлюпать носом.
Девочка молча кивнула головой, устраиваясь поудобней в мягком кресле стоящем возле камина.
Я задумчиво погладила теплый, гладкий бок у старой скрипки. Взмахнула смычком.
Скрипка запела. Вначале робко и хрипло. Но потом ее голос окреп, она пела сожалея о минувшем, давая надежду на будущее. Нежная, грустная мелодия, словно прозрачные, хрустальные слезы лилась неторопливо, с удивительной легкостью. Она смывала горечь с сердца, очищала мысли, дарила душе спокойствие, тихую радость
Опустила смычок и улыбнулась девочке сидевшей в кресле. Лиза притихла, смотрела на меня пристально. Разные эмоции мелькали на ее красивом, подвижном личике. Я не могла понять какие именно. Восхищение сменялось грустью, надежда переплеталась с горечью.
Я подумала о том, что ребенок быстро повзрослел. Недавние события не прошли даром. Теперь от нас, зрелых людей зависит, как быстро она сможет забыть каменный, холодный мешок и предательство гувернантки.
За моей спиной раздались сдержанные, глухие аплодисменты, я резко обернулась.
Загряжский по привычке улыбался мне язвительно, но глаза смотрели серьезно, задумчиво. Он словно решал в уме какую-то задачу.
Из-за спины мужчины выглядывал довольный Шурик, а Стефан Стефанович пытался успокоить вертящегося волчком Лимона.
— Приехали! Я вас с самого утра жду! — голос Лизы звенел восторгом.
Она от радости запрыгала на месте и кинулась обнимать отца и брата.
Глава тридцать вторая. Был да сплыл
Краснолиций толстяк с пченичной шевелюрой и потной шеей протянул мне пухлую, покрытую множеством веснушек руку для дежурного рукопожатия.
— Поздравляю вас госпожа Загряжская…, простите госпожа Ряжская, теперь вы можете на законных основаниях заниматься зарядкой кристаллов в усадьбе" Сладкие Хрящики".
Чиновник который напоминал мне сдобную огромную булку, фальшиво улыбаясь протянул мне плотный лист голубоватой бумаги. Документ украшали множество круглых, больших и маленьких печатей, размашистых подписей и витиеватых букв.
Счастливо улыбаясь я вышла из кабинета и еще раз любовно посмотрела на документ в своих руках. Свершилось! Ну, теперь я развернусь! Мне показалось, что вокруг торжественно зазвучали фанфары и в призрачной дымке засверкали горы еще не заработанного золота.
По коридору летела как на крыльях, наталкиваясь на важных, неторопливых чиновников и робеющих посетителей. Перед глазами уже разворачивалась милая сердцу картина. Длинные очереди состоящие из разномастных мобилей на стоянке перед зарядной станцией. Забитый посетителями до отказа зал в трактире. Переполненный постояльцами гостиный двор. И деньги… Деньги которые я считаю по вечерам в своем кабинете. Мысленно я уже прикидывала, что надо нанять побольше людей в трактир и на зарядную станцию. Надо затеять ремонт в старом и скрипучем доме. Не плохо бы починить крышу, потому, что следующую зиму она навряд ли переживет. Возможно надо разбить большой огород, что-бы снабжать трактир собственными, свежими овощами.
Радужные образы мелькали в моих мыслях, на губах блуждала мечтательная улыбка когда я вышла на крыльцо и подставила лицо яркому весеннему солнцу.
— Эмма? — знакомый мужской голос раздался совсем рядом, затавляя спуститься с небес на землю и по королевски, гордо задрать подбородок.
Оборачивалась медленно, усилием воли заставляя себя не поправлять новую, голубую шляпку и растрепавшиеся локоны.
Петр Кондратович Беркутов застыл напротив и смотрел пристально, изучающе. На его лице гуляла холодная улыбка. Он окинул меня нарочито циничным взглядом, провел пальцем по моему подбородку и воркующим, тихим голосом произнес: