Здравствуйте, я ваша мачеха Эмма
Шрифт:
Я уже успела ознакомиться с текстом, который был написан на них четким и ровным почерком, без всяких легкомысленных завитушек и росчерков.
Эти бумаги были составлены очень грамотно. Если верить тексту и дате поставленной под ним, то я уже давно продала рудник с сияющими, синими камнями некому господину. Фамилия и имя таинственного покупателя были мне совершенно незнакомы. Сумма сделки там была такой огромной, что я протяжно вздохнула. Ведь платить по правилам навязанной мне игры, никто не собирался.
Свою подпись я пока отказалась ставить под
— Эмма Платоновна, советую вам по дружески, подпишитесь под этим текстом и не ищите лазейки. Их просто нет. Поверьте, мой заказчик человек почти всемогущий и очень неуравновешенный, взбалмошный. Если ему взбрела в голову мысль, что сияющие камни он получит именно таким путем, то так оно и будет. Зачем вы своим упрямством, обрекаете себя на жизнь в вечном страхе? У вас же дети… По моим сведениям девочка уже испытала на себе все ужасы похищения. Боюсь, что второго раза психика малышки может и не выдержать. Есть еще мальчик… Однажды он может не прийти домой с занятий в гимназии… А может случайно попасть под мобиль. Может…
— Да заткнитесь вы, Аркадий! Понятно мне, что рычаги давления у вас имеются. К совести вашей тоже взывать не буду. Вы на работе, и выполняете ее хоть и очень топорно, но зато верно, — я вдруг рассмеялась. — Мне в голову пришла забавная мысль! У меня вы тоже работаете. Я верила вам… Я так радовалась, что нашла такого талантливого художника! Оказалось, что ваши таланты весьма разнообразны, прямо на любой вкус. Аркадий признавайтесь, вы намеренно пытались меня соблазнить?
Мужчина усталым жестом пригладил белые волосы, вынул изо рта тонкую папиросу и смял ее крепкими пальцами, блеснули аккуратно подстриженные розовые ногти. Он окинул меня странным взглядом.
— Э-э-э-ммма, — произнес Аркадий медленно, словно пробуя мое имя на вкус. — Ах, Э-эмма, если бы ты знала, как я иногда жалею, что бросил честное ремесло художника… Теперь за моими плечами столько дерьма, что выкрутиться уже невозможно. Ты удивительная женщина, Э-эмма, ты создана что-бы быть музой. Как только увидел тебя, сразу понял, что задание провалю… Это хорошо, что получилось именно так. Обманывать тебя долго я бы не смог.
Он встал из-за стола и шагнул ко мне. Рывком поднял меня со стула и поцеловал долгим поцелуем, который больше напоминал жалящий укус.
— Аркадий, надо уезжать! С минуту на минуту здесь будет полиция. Пусть дамочка подпишет бумаги, она умная девочка и все поняла, — грубый голос принадлежащий" Мыслителю", подействовал на нас с Аркадием, как отрезвляющий ушат холодной воды.
Мужчина оторвался от моих губ, секунду-другую в его затуманенных глазах гуляла мечтательная нега. Он дотронулся пальцами до своих губ словно стирая мой ответный поцелуй и опустил голову. Когда он ее поднял, то передо мной стоял совсем другой человек.
Он смотрел на меня нахмурив брови, глаза отливали металлической синевой. В руках нетерпеливо подрагивал мой пистолет у которого уже был взведен курок.
— Подписывай бумаги, Эмма. У меня очень мало времени. Ты
— Да подавись ты этими бумагами! — я схватила ручку с пером и окунула ее в приготовленную чернильницу.
Перо немного царапало желтоватую бумагу, но подпись ложилась ровно и уверенно.
"Мыслитель" торопливо схватил подписанные бумаги и развернулся к притихшим бандитам.
— Дело сделано, уходим ребятушки!
"Ребятушки" долго уговаривать себя не заставили. Подхватив под руки пьяного рыжего парня, они потащили его к выходу. Ноги раненого безвольно волочились по деревянному полу, который украшали пятна подсохшей крови.
Последним выходил Аркадий. Он обернулся на пороге, вид у него сейчас был отрешенным и очень усталым, словно мужчина выполнил тяжелую, непосильную работу.
— Эмма Платоновна, вы больше не нанимайте художника, что-бы он рисовал портрет вашей тетушки. Там холст очень странный, будто заговоренный, опомниться не успеете, как вашу душу внутрь затянет. Поверьте, я такие вещи всегда чувствую.
Он послал мне воздушный, шутливый поцелуй и скрылся за дверьми.
Через минуту раздался резкий, тяжелый шум отъезжающего от крыльца большого мобиля.
Глава тридцать шестая. Никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь
— Не надо меня жалеть Загряжский! Со мной все в порядке. Я цела и здорова, даже полна сил. Вот берите за угол эту тяжеленную раму, мы ее с вами на чердак затащим. А подрамник с холстом нужно сжечь, мне так один художник посоветовал. У вас спички в кармане имеются? — мой голос срывался от усилий, потому что, резная, покрытая позолотой рама была будто бы каменной.
Вся красная от натуги, с растрепанной прической, я волокла ее по лестнице на чердак так быстро, что Загряжский еле успевал за мной. Прошло несколько часов, с тех пор, как банда Аркадия уехала из" Сладких Хрящиков" в неизвестном направлении. Прибывший с полицией Добужинский лишь разводил руками и хмурил светлые брови.
— Как в воду канули разбойники! Видно давно план отступления проработали. Художник этот ваш, не так прост оказался. Говорите, что волосы у него полностью белые и тонкий шрам на лице имеется? Неужели сам Седой в наши края вернулся?
Добужинский задумчиво покивал головой, дал команду полицейским бросить поиски исчезнувших грабителей и забрав с собой в больницу избитого Григория, которому явно была нужна медицинская помощь, благополучно отбыл в город.
Пока Галина успокаивала девушку, у которой после пережитого случилась истерика, я тоже решила прийти в себя. Давно заметила, что меня отлично утешает любая физическая работа или занятия спортом. Но поскольку бегать вокруг" Сладких Хрящиков" или подтягиваться на турнике в данной ситуации выглядело бы очень странным, то я решила исполнить наказ моего несостоявшегося живописца, будь он трижды неладен.