Зеленая брама

Долматовский Евгений Аронович

Было бы наивно думать, что в той округе войсковые части превратились в партизанские отряды. Основу парти­занского движения здесь, как и повсюду, составляли мест­ные жители. Руководство этим народным движением осуще­ствлялось партийными органами или их представителями, специально оставленными на оккупированной территории.

И все же роль «окруженцев», их удельный вес в пар­тизанском движении значительны.

Сколько военнослужащих из 6-й и 12-й армий вли­лось в партизанские отряды, счесть едва ли возможно. А вот перешедшие линию фронта сочтены. Оперсводка штаба Южного фронта номер 098 свидетельствует: с пер­вого по восьмое августа вышло из

окружения более один­надцати тысяч человек.

Я не располагаю обобщенными данными по Юго-За­падному фронту, но твердо знаю, что некоторые из моих товарищей по 6-й армии добрались до Киева и участвовали непосредственно в его обороне.

Многие (в том числе и я), перейдя Днепр, на террито­рии Полтавской области вновь оказались в окружении, очень тяжелом. Лишь осенью 1941 года мне посчастливи­лось перейти линию фронта в районе Купянска. Такими же счастливцами на этом направлении оказались в тот день еще человек семьдесят. Частично из правобережного ок­ружения, частично из нового — левобережного.

Выходили здесь ежедневно на участках разных диви­зий. Где больше, где меньше. Выходили отрядами и мелки­ми группами, пробирались и по одному.

Читатель вправе спросить: если пробились штыком и гранатой тысячи, значит, не таким уж плотным было окру­жение, можно было пробиться?

Ответ мой будет краток и печален: можно, конечно, но только ценою великих жертв. Пробились мы потому, что дравшиеся рядом с нами до последней капли крови рядо­вые бойцы, командиры и комиссары легли там костьми, прокладывая путь товарищам.

У каждого человека своя судьба, и далеко не всегда на войне он сам может распорядиться ею.

Слава пробившимся.

Слава пробивавшимся...

Три красноармейца

Я получил письмо без обратного адреса, но по штем­пелю отправки нетрудно было определить, что послано оно из знакомого мне села Кировоградской области, распо­ложенного на правом берегу реки Синюхи.

Незнакомый человек очень аккуратным, что называется, школьным почерком описывал свое участие в военных событиях далекого августа. На самом письме была и подпись: красноармеец (дальше следовали имя, фамилия).

Все-таки странно: уже давно исчезло из обихода зва­ние красноармеец. Говорят: солдат, говорят: боец, гово­рят: рядовой. Иногда называют себя по принадлежности к роду войск; стрелок или десантник, танкист или сапер. Может быть, еще как-нибудь назовутся, но только не красноармейцем — это слишком далекое прошлое.

Привожу письмо полностью:

«Вы выступали по радио, просили откликнуться участ­ников боев в районе Подвысокое в начале августа 1941 года. Я один из них, могу описать жестокий бой, в котором пришлось участвовать. Мы пошли на прорыв ночью с опушки леса. В нашей области лесов мало и много равнин и полей, так что спрятаться и затаиться в том лесу столь­ко полков никак не могло. И все равно надо было проры­ваться из кольца, и мы пошли на прорыв. Нам приш­лось бросить пушки, потому что снаряды кончились. У нас в руках были винтовки с примкнутыми штыками, а патроны тоже кончились, нам ничего другого не оста­валось, как идти в штыковую атаку с песней «Интерна­ционал». Ночь была лунная, мы видели врагов, и они ви­дели нас, и мы беспощадно кололи их штыками, и они бе­жали и падали, но их было очень много, они бы в штыко­вом бою не выдержали, но у них были танки. И все-таки мы прошли двадцать километров от села Подвысокое. Я колол

фашистов штыком, и они дико кричали. Потом они окружили меня и моих товарищей со всех сторон и почти в упор покосили нас из своих черных автоматов».

Меня смутила не только подпись, но и кое-что в тексте письма. Идти в штыковую атаку с песней вряд ли возмож­но. Во всяком случае, тогда, когда мы шли на прорыв, никто не пел и петь не мог. Это скорее от литературы, такое наивно-романтическое представление о бое даже задним числом не может возникнуть у человека, лично участвовавшего в рукопашной схватке.

Я занимаюсь много лет изучением истории жизни со­ветских песен, собрал немалый фактический материал. Боевые биографии знаменитых песен полны удивитель­ных свидетельств об их участии в нашей борьбе, об их причастности к нашим победам. Есть и глубоко драмати­ческие случаи, подчеркивающие высокое назначение пес­ни. Но случай, приведенный в этом письме, я не решился бы прибавить к биографии «Интернационала».

Странное и тяжкое впечатление произвели на меня последние строки письма: «Покосили нас из автоматов». Словно письмо пришло с того света и речка Синюха, впа­дающая у Первомайска в Южный Буг, играет роль мифи­ческого Стикса.

Другие же детали, вполне достоверны: двадцать кило­метров от Подвысокого наши передовые отряды прошли, штыковая схватка, черные немецкие автоматы — все это было. Даже то, что ночь прорыва была лунной,— абсолют­но точно. Я никогда не забуду эту ночь прорыва, она, как осколок, вонзилась в память.

В некоторое сомнение повергли меня слова: «...в нашей области». Бой в окружении вели кадровые вой­ска. Мог, конечно, оказаться там и кто-то из местных, но это уже совпадение из разряда «напишешь — не пове­рят».

Вообще, письмо от «красноармейца» задало много за­гадок. А прояснить что-либо не позволяло отсутствие обратного адреса.

Дней через десять в новой пачке корреспонденции я обнаружил письмо с тем же штемпелем, мой адрес на кон­верте выведен тем же аккуратным почерком. А фамилия у автора письма другая, хотя с тем же званием «красно­армеец».

В этом письме — еще один эпизод, связанный с окру­жением 6-й и 12-й армий. Совсем уж трагический:

«Двое суток вели мы бой со все наседавшими, все рас­тущими силами фашистов. Все товарищи полегли вокруг в жите, а я остался один. Пули словно облетали меня, как пчелы, я не получил ни одной царапины. Я бы застрелился, но для того, чтобы застрелиться из винтовки, нужно хоть несколько минут, а у меня их не было. Фашисты повалили меня на землю, скрутили мне руки. Я прокли­нал их, но это все, что я мог делать. Меня повели к офице­ру, он требовал, чтобы я назвал свою дивизию и полк. Но я плюнул ему в лицо. Тогда офицер приказал меня рас­стрелять, и гитлеровцы повели меня в Корытновский овраг... Я простился с жизнью. Я кричал в лицо пала­чам, что все равно они не победят нас, только жаль, что я не увижу, как они будут окружены и разбиты наголову».

Сразу возник вопрос: а как же сложилась дальнейшая судьба этого человека? Какое счастье, если он остался жив! Но ведь пишет, значит, ему удалось спастись.

Как всегда бывает при столкновении с недосказанным, мозг мой стал торопливо создавать версии, способные прояснить картину. Человек бежал из-под расстрела. Он поселился теперь в тех местах, где пришлось ему пере­жить столько ужасов, иначе не было бы упоминания о каком-то Корытновском овраге. Тогда красноармеец вряд ли знал название местного оврага, карты у него быть не могло...