Зеленая брама

Долматовский Евгений Аронович

Цитирую письмо:

«Этот лес, оказывается, называется Зеленой брамой. Рассказчики участниками боев не были, но говорили остро, заинтересованно, с подробностями: накануне пленения наши закопали в лесу танк, а в танке документы и знамена частей. Закопали надежно. Немцы об этом почти сразу же узнали, искали танк. Копали и наши пленные (видимо, по принуждению.— Е. Д.), и немцы, но ничего не нашли.

Несколько лет назад приезжали в лес наши саперы. Тоже искали танк. Накопали много разного, а танка не обнаружили. Уезжая,

сказали, что приедут еще раз, только лучше подготовленными.

Всего этого в ваших книгах нет. Что это, легенда? Скорее всего. Ну а если нет, не легенда? Тогда танк надо искать и находить...»

Я бы отнес сообщение Михаила Сторчака к разряду охотничьих баек, если бы его письмо было единственным. И в моих папках и в материалах народного музея села Подвысокое немало тревожащих душу воспоминаний, откровений, всевозможных пометок на картах, чертежей, схем...

Пишут пионеры, что жена Григория Клементьевича Булаха, служившего лейтенантом в разведотделе 12-й ар­мии, рассказала: в 1979 году, на смертном одре, Булах поз­вал ее и открыл тайну: в том августе, когда положение стало абсолютно безвыходным, он с майором, фамилию которого запамятовал, закопал в овраге документы особой важности.

Булах собирался нарисовать план местности, но не успел...

Еще одно свидетельство: сын старшего лейтенанта Ф. И. Гнатенко Виталий вспомнил, что писал отцу письма на фронт с пометкой «соединение Снегова». В августе 41-го отец попал возле Подвысокого в плен, прошел муки лагерей, партизанил, снова встал в строй армии и был тяже­ло ранен под Бреслау (Вроцлав). Жена и сын нашли про­падавшего без вести Федора Гнатенко в госпитале в Ессен­туках, проводили дни у его койки, слушали его одиссею. Отец рассказывал, что закопал в овраге важнейшие докумен­ты, куда-то писал еще с фронта об этом, посылал чертежи и все тревожился: надо скорее встать на ноги, поехать в Подвысокое, произвести раскопки. Увы, 18 августа 1945 года Федор Гнатенко скончался от ран и унес в могилу тайну «соединения Снегова».

«Соединение Снегова» — это 8-й стрелковый корпус 12-й армии.

Генерал-майор Михаил Георгиевич Снегов был в армии человеком известным, одним из первых генералов, удостоен­ных в Великую Отечественную ордена Красного Знамени (за Перемышль). О его храбрости писала «Правда» еще в августе сорок первого.

Я говорил с ним лишь однажды, вероятно, первого или второго августа. Положение 8-го корпуса уже было тяже­лейшее, но генерал, узнав, что я из армейской газеты, отор­вался от карты, спросил, здесь ли Аркадий Гайдар. Они, оказывается, были знакомы еще по гражданской войне. Я ответил, что Гайдар в Киеве...

Но это было так давно! Памятник Гайдару на днепров­ской круче в Каневе; уже четверть века нет среди нас Михаи­ла Георгиевича Снегова.

Сопоставив письма и свидетельства, собравшиеся на моем рабочем столе, я пришел к убеждению, что легенда о тайнике и танке имеет вполне реальное основание. Пятого августа, перед тем как повести остатки своих войск на прорыв, Снегов приказал загрузить в танк (точнее — в танкетку, она куда меньше) знамена дивизий и полков, а также сейфы с документами корпуса. Танкетку надо было загнать под землю, как хранилище, как своеобразную обо­лочку спрятанного...

Куда

ж ее зарыли?

Якобы в одном из оврагов, именуемом Евдошиным яром, был недостроенный блиндаж. (С названием Евдошин яр тоже связана легенда, только старинная, времен крепост­ного права, легенда о неравной любви помещика и крестьян­ки, о самоубийстве девушки по имени Евдоха, что в литера­туроведении именуется бродячим сюжетом.)

Блиндаж строился для крупного штаба, вероятно, для штаба 8-го корпуса, когда приказано было держать оборону, а может, и для армейской группы. Успели врезать его в склон оврага, чтобы потом накатать сверху бревна. Но штаб Южного фронта наконец разрешил идти на прорыв, в блиндаже уже не стало необходимости, последним при­станищем штаба стала сторожка лесника.

А в недостроенный блиндаж вкатили танкетку, забро­сали землей, заровняли, даже выложили дерном поверх­ность.

Все это трудно выдумать. Сведения и сообщения пришли с разных сторон и продолжают поступать поныне.

Перед нами легенда и рабочая гипотеза.

Странно и прекрасно, что танкетку не нашли немцы. Откуда я знаю, что они не нашли? Не только из вышепри­веденного письма Сторчака. Ведь если бы нашли, про такую находку раззвонили бы во всех газетах. Знамен 8-го корпу­са не было среди трофеев вермахта. Это тоже известно.

Задаю себе вопрос: почему генерал Снегов, вернувшийся из плена и продолжавший служить в Советской Армии до 1960 года, до своей кончины, ни разу не съездил в Под­высокое?

Ответ не однозначен. Командир корпуса мог и не знать, в каком овраге по его приказу зарыта танкетка. Не сам же он закапывал знамена! Он был тяжело ранен и 7 августа на носилках захвачен в плен.

Можно понять и нежелание генерала побывать на ме­стах, как он считал, своего позора.

Я связался с родными Михаила Георгиевича. У него три сына-офицера. Полковник Юрий Михайлович Снегов принес мне пластиковый пакет с бумагами отца.

Пакет нашли после смерти Михаила Георгиевича, он хранился в семье, но к нему не прикасались.

Семейная реликвия — тетрадка, сшитая синими нитками из половинных листков какой-то иностранной разграфлен­ной бухгалтерской книги.

Оказывается, Снегов в плену писал стихи, по правде говоря, не очень складные, но пронзительно-искренние. Исключительно лирические миниатюры. Но я почувство­вал, разбирая эти карандашные записи, что генерал опасал­ся — вдруг стихи попадут в руки его палачей — и пользо­вался лирикой, как неким шифром. Значит, я вижу только верхушку айсберга — не им ли стала в плену его оледенев­шая душа?

Мне часто приходится читать чужие рукописи, так или иначе не предназначавшиеся для моих глаз, и я всегда испытываю чувство неловкости при непрошеном вторжении в чужой мир, будто пойман при подглядывании. Сын ге­нерала снимает с меня эту тяжесть — читайте!

В той же тетрадке — дневниковые записи, разговор с са­мим собой.

Знаю, Снегов слыл суровым солдатом и в концлагере, уже на территории Германии, был избран товарищами председателем тайного суда офицерской чести. Он беспо­щадно карал предателей и изменников (об этом генерал М. Ф. Лукин рассказал писателю, биографу Снегова — Александру Васильеву).