Зелёная миля
Шрифт:
— Пол, тебя не прихватила вновь та самая инфекция? — спросил Зверюга. — Очень уж ты красный.
— Нет, думаю, я в норме, — ответил я. До нормы еще было далеко, но я верил Джону. А он обещал, что со временем все образуется. Я уже чувствовал, что странные ощущения в теле ослабевают.
— Все равно тебе не повредит зайти в кабинет и немного полежать.
Вот лежать-то мне как раз и не хотелось. Я чуть не рассмеялся, столь нелепым показалось мне это предложение. Куда больше мне хотелось построить маленький домик, покрасить его, вскопать огород, засеять грядки. И закончить со всем этим до ужина.
И вот так каждый день, думал я. По всему миру. Эта тьма. Над миром.
— Я лучше схожу в
— Тебе виднее.
Я подошел к двери, открыл ее, потом обернулся.
— Мысль у тебя правильная. После «эр» пишется «а».
И, не оборачиваясь, прикрыл за собой дверь. Я и так знал, что Зверюга смотрит мне вслед с отвисшей челюстью.
До конца смены я не находил себе покоя. Не просиживал на месте и пяти минут, чтобы не вскочить и чем-то не заняться. Сходил в административный корпус, кружил по тюремному двору так долго, что охранники на вышках наверняка подумали, будто я рехнулся. Но по мере того как успокаивался шелест мыслей в моей голове, я тоже постепенно начал успокаиваться.
Однако по пути домой меня вновь охватила жажда деятельности. Я просто не мог усидеть за рулем. Свернул на обочину, выскочил из «форда» и пробежал по дороге с полмили, наклонив голову и энергично работая руками. Только тогда я начал приходить в себя. Обратно бежал уже не так быстро, а последние сотни ярдов прошагал, шумно выдыхая холодный воздух. Приехав домой, я сказал Джейнис, что Джон Коффи сам хочет покинуть этот мир. Она кивнула, на лице ее явственно читалось облегчение. Так ли оно было на самом деле? Этого я не знал. Шесть часов тому назад, даже три часа назад, знал бы наверняка, а вот теперь — нет. И меня это только радовало. Джон постоянно говорил, что он очень устал, и я мог понять почему. С такими, как у него, способностями устать не мудрено. Опять же я понимал, что побуждает его стремиться к покою, пусть и вечному.
Когда Джейнис спросила меня, почему я такой потный и раскрасневшийся, я ответил, что по пути домой остановил машину и немного пробежался. Я сказал ей все что мог, поскольку уже отмечал (я исписал уже столько страниц, что хочется просмотреть их и убедиться, так ли это), что в нашей семейной жизни не было места для лжи. И не стал распространяться насчет того, почему я бегал.
А она не спросила.
Глава 9
В ту ночь, когда настал черед Джона Коффи пройти Зеленую милю, не гремел гром, не бушевала гроза. Ночь выдалась холодной, и свет миллионов звезд падал на пустынные поля с торчащими кое-где стеблями кукурузы.
На этот раз казнь проводил Брут Хоуэлл. Ему предстояло надеть колпак на голову Джона и дать команду ван Хэю на поворот рубильника. Билл Додж находился с ван Хэем в щитовой. 20 ноября, примерно за сорок минут до полуночи, Дин, Гарри и я подошли к единственной камере, в которой находился осужденный. Джон Коффи сидел на краешке койки, зажав руки между коленями. На воротнике его синей рубашки темнело крошечное пятнышко от подливы. Он смотрел на нас сквозь прутья решетки, и по всему чувствовалось, что он куда спокойнее, чем мы. Руки у меня похолодели, в висках стучало. Одно дело знать, что Джон хочет уйти (иначе уж и не знаю, смогли бы мы делать то, что должно), другое — осознавать, что мы сажаем его на электрический стул за преступление, которого он не совершал…
Хола Мурса я повидал в семь вечера. В его кабинете. Мурс собирался домой, уже застегивал шинель. Бледный как полотно, а руки его так дрожали, что у меня возникло желание самому застегнуть ему пуговицы, словно малому ребенку. В прошедший уик-энд мы с Джейнис навещали Мелинду, и выглядела она куда лучше, чем Хол в день казни Джона Коффи.
— На экзекуцию я не останусь, — предупредил
— Да, сэр, — кивнул я. — Сделаем все в лучшем виде. Есть ли новости о Перси?
Мой ответ означал: пришел ли он в себя? Не сидит ли в теплом кабине и не рассказывает кому-либо, скорее всего доктору, о том, как мы надели на него смирительную рубашку и бросили в изолятор, совсем как одного из наших проблемных детей… или дылдонов, по терминологии Перси. А если рассказывает, поверят ли ему?
Но, по словам Хола, Перси пребывал все в том же состоянии. Ни с кем не разговаривал, ни на что не реагировал. Он все еще находился в Индианоле, «на обследовании», сказал Хол, не очень-то понимая, что бы это значило, но, поскольку улучшений не наблюдалось, речь могла идти только о переводе в специализированную больницу.
— Как держится Коффи? — спросил Хол. Ему наконец-то удалось справиться с последней пуговицей.
— Отлично, — заверил я его. — Он нам хлопот не доставит.
Хол кивнул и поплелся к двери, старый и больной.
— Как в одном человеке может быть столько плохого и столько хорошего? — задал он риторический вопрос. — Как человек, спасший мою жену, мог убить этих маленьких девочек? Ты это понимаешь?
Я ответил, что нет, но пути Господни неисповедимы, в каждом из нас заложено добро и зло, не наше дело задаваться вопросом, почему, и так далее, и так далее. Большую часть того, что Хол услышал от меня в тот вечер, я почерпнул в церквях, где восхваляли Иисуса, всемогущего Господа нашего. Хол кивал после каждой фразы, настроение у него улучшилось. Он мог позволить себе эти кивки, потому что мои слова воспринимались им как индульгенция. Но на лице Хола по-прежнему читалась печаль: он переживал неизбежность казни Коффи. В этом сомнений у меня не было. Но на сей раз до слез дело не дошло, потому что дома Хола ждала жена, чудесным образом излечившаяся от смертельной болезни. Стараниями Джона Коффи нынче она пребывала в полном здравии, и человек, одобривший приказ о проведении казни Джона Коффи, мог покинуть тюрьму и поехать к ней. Присутствовать на этой казни у него необходимости не было. И когда, ближе к рассвету, тело Джона Коффи будет остывать в подвале окружной больницы, Хол будет мирно спать в теплой постели рядом с женой. И за это я ненавидел его. Не так уж и сильно (я знал, что чувство это пройдет), но ненавидел. Искренне ненавидел…
Теперь же я входил в камеру Коффи, сопровождаемый Дином и Гарри. Побледневшими, как в воду опущенными.
— Ты готов, Джон? — спросил я.
Он кивнул:
— Да, босс. Полагаю, что да.
— Хорошо. Я должен кое-что сказать перед тем, как мы выйдем отсюда.
— Говорите все что нужно, босс.
— Джон Коффи, как сотрудник суда…
Я сказал все, а когда закончил, Гарри Тервиллигер выступил из-за моей спины и протянул руку. Джон поначалу удивленно взглянул на нее, потом улыбнулся и пожал. Дин, еще более побледнев, тоже протянул ему руку.
— Ты заслуживаешь лучшего, Джонни. — Он внезапно осип. — Мне очень тебя жаль.
— Все будет хорошо, — ответил Джон. — Сейчас мне трудно, но вскоре будет хорошо. — Он поднялся, медальон святого Христофора, подаренный Мелли, лег на рубашку.
— Джон, я должен взять у тебя медальон. — Я откашлялся. — Потом могу надеть… если хочешь, но сейчас надо его снять.
Серебряный медальон проводил ток, поэтому, касаясь кожи, мог впечататься в нее после того, как ван Хэй повернул бы рубильник. Если б не впечатался, то все равно, раскалившись, оставил бы след на коже. Такое я уже видел. Я многое повидал за годы службы на Миле. Больше, чем хотелось бы. Теперь я это понимал, как никогда раньше.