Зеленая папка. Никита. Давным давно была война
Шрифт:
Через полтора часа Лёха был в Святице, нашел дом с зеленой крышей, но решил сперва зайти в несколько близлежащих домов. Сердобольная старушка Кузьминична дала скитальцу несколько картофелин и охотно ответила на все вопросы мальчишки.
— Ой, есть, есть, окаянные. Ты уж поосторожней. Смотри к соседям не ходи, там раньше кузнец жил, но он уж полгода, как в партизаны подался, а теперь там староста живет. Внука его опасайся, всем мальчишкам в селе прохода не дает.
Получив всю нужную информацию, Лёшка должен был решить:
— Эй, малый, стой. Чего тебе здесь надо? — остановил Лёху сидящий на крыльце полицай.
— Что, Миша, еще один побирушка? — прервал его расспросы, вышедший из дома, хорошо одетый мальчишка. — Ты иди, я сам разберусь, но — поглядывай.
— Никита, ты, если что, свистни…
— Ага.
Внук старосты осмотрел Лёшку с ног до головы:
— Ну, чего тебе надо? Чего сюда припёрся? А? Ты мне родной или сосед? Вещи на хлеб меняешь или попрошайничаешь? Что молчишь? Ты что здесь делаешь…
— А что, надо было тебя спросить? — до Алёшки дошло, что он делает все не так. Илья, неизвестно, жив или нет, а тут еще и он вздумал выпендриваться на внука старосты, на глазах у полицая. Полицай схватился за винтовку, стал передергивать затвор… Оставалось только выскакивать за ворота и бежать.
К утру у берега озера Лёшку остановил партизанский секрет. Алексей оказался в партизанском отряде Пинского соединения, которым командовал старший лейтенант НКВД Кутин (поэтому бойцов отряда называли кутинцами).
Получив сведения, Кутин отправил Лёху обратно в Барановичи с донесением:
— Давай, Алёша, возвращайся в город и передай все, что я просил. Знаю, что будешь просить: наши уже давно ушли в Залужье… Если жив твой друг — бойцы найдут. А проводит тебя, чтоб ты не заплутал, Сашок.
Показывал дорогу парнишка помладше Лёхи:
— Лёш, а ты знаешь, что тебе здорово повезло?
— Что повезло?
— Тебе повезло, что ты пошел справа Выгонощанского озера. Пошел бы слева — попал бы на минное поле.
— Мать моя, а я ведь хотел слева от озера идти, да заплутал…
Подойдя к явке и проверив все условные знаки, Алёшка смело открыл дверь… и упал на пол, задыхаясь от боли, получив удар прикладом винтовки в живот.
«Как же так, — не мог понять Лёшка, жмурясь от направленного на него слепящего света лампы. — Почему никто не оставил сигнала, что на явке немцы? Я же всё проверил!»
Он сидел, со скованными наручниками, за высокой спинкой стула, руками, перед унтерштурмфюрером Амелунгом. Самому с такого стула не подняться.
— Мальчик, ты ходил к партизанам, ты нам покажешь, куда ты ходил…
— Господин офицер, я расскажу… Я ходил по деревням и менял вещи на….
— Шарфюрер Ляйер! В Вашем распоряжении два часа, потом мы выступаем. Потом мы выступаем!!! И мне нужен результат, а не труп! Мальчишка должен самостоятельно передвигаться и говорить!
— Дверной проем?
—
— Слушаюсь! — и шарфюрер кивнул своим подручным.
Через час сорок минут Алёшку привели в кабинет Амелунга. Уже без наручников.
— Я покажу дорогу в лес, — хрипло и еле слышно сказал Алексей. Лицо его было в крови, левый глаз заплыл, а пальцы раздроблены.
Под березкой.
Никитка проснулся от нарастающего шума моторов, выглянул в окно.
— Деда, каратели! Много! — крикнул он.
Староста понял внука. Карательная операция фашистов началась раньше ожидаемого срока и, хотя партизаны усилили посты, но ждут атаки только через неделю. Никита уже успел одеться:
— Я в лес!
Входная дверь слетела с петель от могучего удара, затопали тяжелые сапоги. Никитка хотел отрезать ломоть хлеба, но так и застыл с ножом в руке от прозвучавшего за спиной пароля, по которому должны были связаться с ним:
— Спрашивай, старик: «Что ты здесь делаешь?». Добавь: «Рыжий». Я промолчу.
Никита с разворота метнул нож на голос предателя. Чей-то предсмертный хрип, выстрел, командный окрик. Пуля попала Никите в левое плечо, отбросив его к стене. У предателя дергались губы, а у его ног лежало агонизирующее тело одного из немецких солдат, с ножом в груди. Нож попал, как надо — горизонтально, поэтому прошел между ребер.
Никита сидел, прислонившись к стене, зажимая правой рукой рану. Перед глазами у него все было, как в дымке, голоса слышны, словно в ушах вата.
«Как только люди могут воевать, когда их ранят», — думал он и, хотя был ранен, сумел многое понять из разговора немцев (не зря на «пятерку» знал английский и немецкий языки в школе и ещё занимался дополнительно).
— Пока основные силы в треугольнике: Лида — Барановичи — Волковыск, работают боевой группой «Готтберг» и 10 специальными командами СД, согласно операции «Гамбург», мы проводим вспомогательную операцию южнее Барановичей, — распоряжался главный среди немцев. — Вы, обер-лейтенант, идёте с городским мальчишкой к отряду Кутина. Запомните главное: мальчишку держите около себя, ведь неизвестно, что он выкинет в лесу.
— Не беспокойтесь, господин штурмбанфюрер, держать буду на верёвке.
— Отлично. Мальчишка, скорее всего, знаю я этих русских, поведет вас так, чтобы попытаться удрать. Будьте готовы к засадам. Кравко поведёт третий батальон под командованием Зонмана к отряду «Борец». Да! Старика отправьте в город, а этого мальчишку… — штурмбанфюрер посмотрел на щупленького Никиту. — Не нужен… Он все равно мало что знает… Главное — старик! Нет, не сейчас и не здесь, где-нибудь там, позже.
Наступило утро. Село вымерло, все попрятались. Одна только бабулька Кузьминична шла к колодцу за водой. «А что мне бояться? Убьют? Так я уже пожила на свете, мне теперь помирать не страшно», — говорила она всем.