Зеленая ветка мая
Шрифт:
– Нет, со мной!
– Нет, со мной!
Катя в глубоком реверансе опустилась перед классной дамой. В прежней гимназии в губернском городе было принято приседать, а здесь, в провинциальном городке, о таких церемониях не слышали.
Фурор был необыкновенный! Толпа на площадке перед четвертым параллельным росла. Новенькая с первого дня сделалась известной личностью.
Ее посадили с Линой Савельевой.
"Давай дружить, со мной все дружат, а она - Акулина, солдат в юбке из деревни Серы Утки", - сунула Кате записку белобрысая
Первым уроком был закон божий. Легкой походкой вошел молодой законоучитель в темно-вишневой рясе на атласной подкладке, с большим позолоченным крестом на груди. Он был похож на Иисуса Христа, как обычно рисуют его на иконах. Продолговатое лицо, прямой нос, задумчиво-добрые глаза и разделенные пробором темные, до плеч, завивающиеся на концах волосы.
– Отец Агафангел, у нас новенькая, Катя Бектышева!
– Пастырь радуется новой овце, приставшей к стаду, - произнес отец Агафангел.
– Ученый, страх! А ничего, добрый, - шепнула Лина.
"Неужели и он будет расспрашивать?" - подумала Катя.
– Отроковица Бектышева, богослужения посещаешь усердно?
– Да, - не поднимая головы, ответила Катя.
– Гляди очами открыто, ибо в страхе и потуплении не таится ли ложь?
Катя выпрямилась и с отчаянием ждала. Что будет? Он угадал ее ложь.
– Видимость твоя снаружи приятна, - продолжал отец Агафангел. Однако истинная красота наша внутри нас, и надобно заботливо ее в себе сохранять, как садовник в саду оберегает цветы. Произнеси, Бектышева, молитву, коя твоему сердцу особливо дорога.
– Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя твое...
– зачастила Катя.
Он прохаживался по классу, слушая ее тарахтенье с легкой улыбкой.
– Разъясни нам, Бектышева, каким русским словом обозначить можем славянское "иже"?
Вот так да! Катя тысячи раз слышала и знала наизусть молитву, но в голову не приходило задуматься, что значит маленькое словцо "иже". В самом деле - что?
– Смятение твое, Бектышева, тебя обличает. Сколь легковесно возносишь ты господу богу словеса молитвы, не разумея их смысла... Отроковицы, понятно ли вам мое наставление?
– Понятно!
– хором ответил класс.
– "Иже", слово сие означает, - продолжал отец Агафангел, - означает по-русски "который".
Он начал урок, вернее, рассказ:
– И вот настал вечер. Пламенный круг солнца опустился за горизонт, краски потухли, на земле стало темнеть, подул ветер, неся прохладу и свежесть разгоряченной земле. А ученики все ждали Учителя. Но Учитель не шел. "Где ты, Христос, сын божий?" - тревожились ученики. Но он все не шел.
Отец Агафангел неслышными шагами приблизился к Кате и положил руку на ее голову. Широкий рукав рясы опустился ей до плеч. Она вдыхала что-то душистое и теплое, лица ее касался шуршащий шелк подкладки, было темно у него в рукаве и таинственно.
– "Где ты, Учитель?" - слышала Катя.
Наступила безмолвная пауза.
Отец
– И ученики вошли в лодку и поплыли. А ветер усиливался, поднялось большое волнение на море. Лодку качало. Ученики испугались. Но на берегу появился Иисус. "Это я, - сказал он.
– Не бойтесь". И не велел им плыть к берегу, а сам пошел к своим ученикам по водам. И сразу ветер уменьшился. И волны смирно, как утомленные овцы в полдень, подкатывая к его ногам, улегались и утихали. И он шел по водам. Ибо может все наш господь. Он все знает и видит. Помните, всякий наш грех ведом ему. Милостив и вселюбив господь, но всякий да убоится обманывать бога.
Зазвенел колокольчик с урока и застал в классе тишину. Катя была вся захвачена уроком. Образ идущего по волнам молодого, похожего на отца Агафангела бога представлялся ей таким прекрасным, наверное, он простит ее ложь, ведь понимает же он...
– Зачем ему водами-то надо идти, шел бы, как все, по земле, - сказала Лина.
– Ах, да что ты! Ну что такое ты говоришь!
– возмутилась Катя. Пойми, как это хорошо! Как волны у его ног улегались...
Лина пожала плечами и ушла на перемену в коридор, а белобрысая Клава Пирожкова торопливо сказала:
– Видишь, видишь, какая она! Акулина - Акулина и есть. Ей все нипочем. Она тебя в омут затянет.
Дома, вернувшись с уроков, если было чем поделиться, Катя делилась с Козеттой. Мама не интересовалась Катиными гимназическими делами. А Козетта была внимательной слушательницей. Ей можно было шептать час или два обо всех происшествиях, ее красивые стеклянные глазки не мигали, только разве положишь на спину, тогда ресницы захлопывались.
И здесь, придя из гимназии, Катя вспомнила о Козетте, но баба-Кока позвала:
– Иди-ка сюда.
– Указала на низенькую скамеечку возле кресла: Садись.
– И сама уселась поудобнее в глубокое кресло у столика, заваленного книгами и журналами, и с интересом спросила: - Выкладывай. Да без пропусков, все.
Катя замечала, баба-Кока приглядывается к ней день ото дня внимательнее, будто читает в ней что-то.
Катя смущалась. Ей привычнее было ютиться в стороне, не на виду. А баба-Кока настойчиво, хотя и осторожно, вникала в Катину жизнь, допытывалась до малейших подробностей.
– Выкладывай. Какой класс? На каком этаже? Какие учителя? О чем говорили с подружками?
Тут Катя на мгновение запнулась и утаила, что подружки интересовались папой и мамой и вообще всей ее жизнью. Зато про отца Агафангела рассказала подробно.
Отец Агафангел самый интересный учитель, остальные учителя довольно обыкновенные, таких Катя встречала и раньше, а отец Агафангел... А красивый!
– Красивый, ничего не скажешь, - усмехнулась баба-Кока. И с той же неясной усмешкой: - Проповедник вне конкуренции.