Зеленое солнце

Светлая Марина

Стах отнял у Бажана свою рюмку и влил в себя ее содержимое. Потом поднялся, тряхнул головой и ломанулся из дома. В ночь, под осеннюю лесную морось, где прохладно по-зимнему и свежее, чем в доме, где тепло и пахнет едой. Но егерь слишком хорошо знал — вернется. Остынет там, в ноябрьской мгле, и вернется. И будет говорить о дичи, о ружьях, о прочем дерьме, будто бы ничего не случилось, и будто бы сам Бажан не влез туда, где у его хозяина и спустя столько лет все еще болит.

2

Журнал

ожидаемо полетел под ноги.

Острые края глянцевой бумаги хлестанули по голым голеням, он шлепнулся на пол и раскрылся аккурат на странице с ее художеством. Ну, если можно так назвать последнюю фотосессию, опубликованную в модном издании! Один разворот. Никого ню — она в белье, хоть и мало что скрывающем. Да, излишне откровенно, но ей предложили сняться. Отказываться, что ли, было? Должно было проскочить, папа ведь не читает таких журналов.

— Объяснись! — до боли раздражая барабанные перепонки, зазвучал голос отца. Александр Юрьевич едва сдерживался от того, чтобы не отходить ее ничем по тем местам, до которых дотянется, да сам понимал, что поздно уже. И только и мог, что сдавленно выкрикивать, будто бы все еще надеялся, что ему врут его глаза, и его ребенок не мог такого отмочить. — Объяснись сейчас же! Что это такое?!

Оторвавшись от лицезрения собственных ладоней — узких, с тонкими, изящными пальцами и модным маникюром, Милана сначала опустила глаза к журналу, а потом подняла голову, встретившись взглядом с отцом. Она буквально кожей чувствовала негодование, исходившие от него.

Последнее время их общение все чаще сводилось к ссорам и ультиматумам со стороны родителя, которым и была избалована с младых ногтей. Но как откажешь единственной дочери со взглядом самого невинного ангела, взбирающейся на колени и лопочущей «ну папу-у-улечЬка!»? И хоть ангел и вырос, и на колени уже не взбирался, но Милана продолжала успешно прикрывать невинным взором все свои выкрутасы, лишь иногда идя на попятную, останавливаясь у самого края отцовского терпения и даже принимая его условия. А еще она знала о себе две очень важных вещи: она была красивой и она была целеустремленной. Именно результатом этих двух качеств и стала ее фотосессия, возмутившая Александра Юрьевича.

— Это? — уточнила Милана, кивнув на собственное изображение, красочно выделявшееся на светлом ламинате. — Это — журнал.

— И какого черта делаешь ты, моя дочь, в этом журнале? Да еще в таком виде!!!

— А что не так? — она легко пожала плечами и закинула ногу на ногу. — Я классно получилась.

— Как шалава ты получилась! — заорал Брагинец, сжав кулаки и подавшись к единственной дочери.

— Саша, перестань! Это не так! — взвизгнула мать, бросившись между ними и отпихивая ногой яркий глянец.

— Это так! Ты сама не видишь, что ли? Слепая?! Какого черта я это говно вообще должен был лицезреть? У меня на работе все ржут за спиной!

— Расскажи им, сколько мне за это заплатили, и они сразу перестанут, — снисходительно отозвалась дочь. — Правда, могут

начать выть от зависти.

— Шалава и есть! — плюнул под ноги отец. — Неблагодарная малолетняя шалава! Ты соображаешь вообще, что это все значит? Ты понимаешь, что сын-подросток моего помощника на тебя дрочит? Как ты вообще туда попала? Переспала уже с кем-то?

— Ну Саш, ты что говоришь?!

— Уверен, что сын, а не твой зам? — одновременно с матерью подала голос Милана.

— Молчи уже! — обернулась к ней Наталья Викторовна, но последующего не ожидала даже она, хорошо знавшая характер супруга. Брагинец оттолкнул ее от себя, а потом зарядил дочери оплеуху. Впервые в жизни. Никогда раньше.

— Хоть бы постыдилась, дрянь! — взревел он.

Милана вскрикнула и схватилась за щеку, но ее лицо тут же перекосило злой усмешкой.

— А чего мне стыдиться? — прищурилась она. — Или ты станешь утверждать, что про женщин, сделавших успешную карьеру в любой профессии, говорят как-то по-другому? Не так, как ты сейчас здесь про меня? Так в чем разница, а?

— В том, что нихера ты из себя, сопля, не представляешь без нас! Это мы тебя — по конкурсам, мы тебе — шмотки, мы тебе — школы, мы тебе — все! Для того чтобы ты выбрала карьеру шлюхи?!

— Перестаньте немедленно! — выкрикнула ошалевшая мама. — Вы сейчас друг другу такого наговорите, что потом всю жизнь жалеть будете. Милана, извинись немедленно перед отцом!

— За что?!

— За что? — заорал отец. — За что?! Да она даже не слышит, что несет! Ты виновата, твое воспитание! Ты избаловала! Миланочка красавица, Миланочка умничка, Миланочка звезда! Вырастила звезду на мою голову! Теперь стыдно подчиненным в глаза смотреть! Твоя идея была ее по конкурсам красоты тягать и прочим кастингам, получай теперь королеву! Забила ребенку голову непонятно чем, думает, что ей все можно!

— Саша, да я при чем?

— Ты — при всем! Потому что ты — дура! А дочь еще тупее тебя! Милана, уйди нахрен с глаз моих!

— Вообще-то это вы в моей комнате, — хмыкнула в ответ дочь и поднялась из кресла, — но если вам больше нравится ругаться здесь — то пожалуйста.

Отец застыл, озаренным взглядом глядя на дочь. И вдруг расхохотался, да так, что мать вся сжалась от этого хохота. Он покраснел, казался растрепанным, да и растерянным, чего уж скрывать. В общем-то, его ни супруга, ни дочь таким раньше не видели. Впрочем, и Милана раньше не снималась в рекламе сексуального белья. Максимум — для брендов одежды, конкурсов и в портфолио.

— А ты думаешь, тебе это так с рук сойдет, что ли? — прекратив гоготать, зло выплюнул Брагинец. — Живо отдавай карты. Денег на расходы больше не увидишь. Будешь жить с того, что тебе, вон, — кивнул под ноги, на глянец, — с твоей работы платят, дура. Кредитки я блокану. За учебу в следующем семестре тоже платить не буду. Хочешь бросать — бросай. Ясно?

??????????????????????????Пока он говорил, Милана не успела сделать и трех шагов. Она остановилась, развернулась к отцу и обиженно выкрикнула: