Зеленое солнце
Шрифт:
— Не, он не будет, — довольно сообщила Милана.
— А то ты в зеркало давно смотрела.
— Всегда смотрю, но за Олексу ты можешь быть спокоен.
— Главное, чтобы я за тебя был спокоен, Миланка, — вздохнул Назар. — Мне ехать надо. Стою на трассе, тут связь ловит… Мы сегодня помпы монтируем на новом пятаке, будем пробовать поднимать почву.
— Езжай, — она вздохнула и потом со смехом сказала: — Придется привыкать, что твои помпы тебе интереснее, чем я.
— Миланка, мне денег надо заработать. Я же не буду в хате твоих родителей еще и на твои карманные жить, а?
— Ну хорошо, хорошо, — смеялась она, — но помпы тебе интереснее. Просто признай.
—
— Иди работать! — велела Милана. — А я поеду квартиру смотреть.
— Как скажешь, пацёрка моя, — расхохотался Назар и отключился.
На секунду закрыл глаза, позволяя себе еще некоторое время слышать ее голос внутри себя — пусть он хоть там останется, если не рядом. А потом пришлось возвращаться в реальность. В свою реальность, внутри которой в Рудославе никогда не построят дома в восемнадцать этажей. А такой, как он, никогда не будет с такой, как Милана. Ведь если хорошо подумать, то у них не было шансов на то, чтобы случиться в природе. Наверное, они даже познакомиться никогда не смогли бы, если бы не странный бзик ее отца, который оказался другом дяди Стаха. И то, что Милана в принципе обратила на него внимание — немыслимое чудо, почти как зеленый луч, который иной раз представлялся ему плодом воображения, разделенным на двоих… с ней, как если бы они оба на мгновение сошли с ума.
Похмелье еще не наступило. Он еще не протрезвел.
И совершенно не понимал, что ему делать здесь, в Рудославе, без Миланы.
После ее отъезда дни потянулись медленно, куда медленнее, чем когда бы то ни было в жизни, хотя визуально мало что изменилось. И теперь совсем не походили на те, что были до их знакомства. Потому что раньше пустота составляла его жизнь, но другого он не знал ничего, и она была естественной, а теперь выходило, что он эту пустоту заметил. Наткнулся на нее и не знал, как обойти, словно бы она окружила его со всех сторон и стала осязаемой.
Спасали только звонки. Каждую свободную минуту они с Миланой говорили, и пусть этих минут было не так много, но эти их телефонные свидания напоминали ему о том, что все-таки случившееся — действительно было. Все случившееся — правда. Его и ее.
К концу сентября он настолько соскучился, что начал испытывать нечто сродни тоски по ней. Иной раз подрывало в те редкие часы, когда удавалось поспать, с единственной, неизменной и все той же, что и вначале, мыслью: что он здесь делает? Что, черт подери, он без нее здесь делает? Она там, он — здесь. И это несравнимые плоскости.
Но Милана звонила, показывала квартиру, которую уверенно называла «нашей», искала дизайнера, чтобы что-то там переделать внутри, вдохновенно выбирала мебель, щебетала про универ, о том, как собирается на кастинги, и много-много чего еще, и Назару казалось, что среди всего этого недолго и потеряться, не отыскав дорогу назад. Столько всего ее окружало, в таком ритме она жила, стольким интересовалась, что однажды эти звонки перестанут быть ей нужны, потому что старые впечатления всегда перекрываются новыми.
С таким положением Назара примиряло лишь то, что каждый раз, каждый день, в конце каждого их разговора Милана упорно уговаривала его все бросить и как можно скорее ехать к ней, в Кловск. Потому что нужен.
А он не мог просто так все взять и бросить. И рад бы, а не получалось. И пусть она то ли шутя, то ли с обидой говорила, что камни, помпы и канавы ему интереснее ее, но это было не так. Месторождение оказалось очень богатым, с отличным ювелирным зеленым янтарем,
«Ты пойми, — говорил он, — я только тебе доверяю, кому же еще-то? Потерпи немного, до зимы справишься и поедешь».
И словно нарочно ставил задачи, которых раньше в жизни не ставил. Собрать команду. Выбрать первый, самый богатый пласт, посмотреть, что там ниже. Все — своими руками. Ни крохи не отдать местным, которые позарились на участок. Лишь спустя месяц работ удалось убедить все-таки допустить до работы рудославских мужиков, и то — самых проверенных. Еще год назад такое доверие и такая возможность все сделать самостоятельно его бы порадовали. Сильнее всего Назар любил эту работу в земле, с камнями. Но сейчас ему нужно было другое — как можно скорее развязаться с жизнью в Рудославе. Он пытался достучаться до дяди Стаха с тем, что в его отсутствие самым оптимальным вариантом будет попросту установить блокпосты на обустроенных участках и брать плату за вход. В смысле охраны и патрулей — оставить по-прежнему. Деньги можно будет поднимать не меньшие, стабильнее, но заодно это решит проблему возни со сбытом. Копатели сами начнут сбывать, это перестанет быть их головняком. А им — бабки получай и все.
Но Стах на подобные разговоры шел неохотно, ворчал, что тяжел на подъем, когда нужно что-то менять, и уверял, что ищет нового начальника охраны, правда пока безуспешно. Да и вообще они теперь редко виделись. Шамрай-старший пару раз в неделю выдавал указания, а потом исчезал в своих сделавшихся бесконечными поездках и словно бы избегал прямого контакта. Назар бы обязательно это заметил, если бы не был под завязку занят. И его дни, начинавшиеся с восходом, теперь и тянулись практически без перерывов на сон и еду, заканчиваясь поздними ночами, потому как и прежних обязанностей с него никто не снимал. Он до сих пор отвечал за патрулирование леса.
За этот месяц Назар похудел и даже казался изможденным. Почти без сна и без возможности нормально поесть. И все же не останавливался ни на минуту, потому что знал — чем скорее закончит, тем скорее уедет.
Нужно было решать с Тюдором. Заниматься птицей у него теперь уже совсем не было времени. Пришлось перевезти его из вольера в усадьбе Шамраев к Бажану, но кречет егеря слушался неохотно, толку от него на охоте не было, и чаще всего Бажан ворчал, что лучше бы насовсем его отпустить, однако расстаться с ним окончательно у Назара не хватало духу. Да и Стах встал на дыбы — слишком дорогая птица, чтобы так разбрасываться.
«Стах Стахом, а ты его хозяин, тебе и решать. Но не жизнь ему здесь, только в небо и глядит», — пожимал плечами Бажан и оставлял все это на Назаровой совести.
??????????????????????????«Пусть хоть перезимует», — вздыхал тот и старался вырываться на полчаса в охотничье хозяйство, но выходило это отнюдь не каждый день. А ловчей птице нужны ежедневные тренировки. Это тоже мучило его совесть.
Еще хуже становилось с мамой. Та демонстрировала ему полное неодобрение, часто плакала, давила и регулярно закатывала истерики о том, что эта «столичная лярва» ему не пара. Назар ничего ей не отвечал — физически все силы высасывала из него работа. А головой он давно уже был не здесь. До такой степени не здесь, что лишь тянул лямку от звонка до звонка Миланы и все еще оставался в Рудославе по единственной причине — он не мог бросить дядю Стаха решать все проблемы самостоятельно только потому, что сам надумал жениться.