Зеленое солнце
Шрифт:
— Не знаю. Правда не знаю! — развел руками тот. — Я вижу, как к нему относишься ты, и совсем не понимаю, как он к тебе. Ты столько времени одна в Кловске торчишь. Кукуешь в своей квартире и его ждешь. А он и носа не кажет. Это как, детка? Отпустил, ни разу не приехал, зато скандалы дебильные по телефону устраивает, что ты потом как в воду опущенная ходишь, но еще и его оправдывать пытаешься. Чем? Мамочкой его? Воспитанием? Селом? Мужик — он либо мужик, либо нет. Вот я его пока мужиком не вижу.
— Я не знаю, почему он не приезжает, — уныло пробормотала Милана. — Говорит, что занят. Но он
— Поближе нигде камней не нашлось? Ты у меня брульянт, например, — не менее уныло хохотнул Олекса и взлохматил ее макушку. — А может, мы тебе кончики рваные сделаем?
— Если ты собрался участвовать в каком-то конкурсе, то я не подписываюсь, — тряхнула головой Милана. — У меня еще пара активных съемок.
— Я думаю, как оживить унылость на твоей мордахе. Милан, ну вот нахрена тебе мужчина, который не делает тебя счастливой, а?
— Много ты в счастье моем понимаешь, — усмехнулась она.
— Я видел тебя последнее время с Олегом. И вижу сейчас.
— Так похоже?
— Ну, Олег тоже собственник. Просто по другим причинам. Но скажи честно, тебе оно надо — заниматься перевоспитанием взрослого, сформировавшегося человека?
??????????????????????????- Да не собираюсь я его перевоспитывать, — проговорила Милана. — Как ты не понимаешь? Ну вот давай тебя перевоспитаем. Это же уже не ты будешь тогда.
— Хорошо. А вот такому, как есть, срывающемуся по пустякам, еще и по телефону, ты ему доверяешь?
— Не порти мне настроение! — обиженно сказала она. — Я ему доверяю, понял?
— Настроение у тебя и без меня испорченное. И ты — влюблена. А я, слава богу, могу позволить себе недоверие к неизвестному мне человеку. К тому же, кажется, придурку редкому. Сколько вы в молчанку с ним играть будете?
— А вот нисколько! — Милана фыркнула и потянулась за телефоном, который по привычке торчал в заднем кармане джинсов. — Сейчас возьму и позвоню.
— А поехать к нему слабо? Сюрпризом?
— Нафига?
Олекса удивленно вскинул брови, отбросил на столик ножницы с гребнем, повернул ее кресло так, чтобы оказаться с ней лицом к лицу. И принялся перечислять, загибая пальцы:
— Во-первых, ты измаялась уже вся, а решать конфликты лучше при личной встрече. Во-вторых, надо показать ему пример правильного поведения. В-третьих, ты соскучилась, и если он идиот — то кто-то должен быть умным… Ну и в-четвертых, я тебя подстриг, сейчас уложу, когда еще ехать, если не сегодня?
— Ну а если он не дома, — с сомнением в голосе возразила она. — Надо позвонить все равно.
— Блин, Милана! Ты сама говорила, что там куча народу и слуг. Не пустят тебя, что ли? Подождешь на месте. Явится, поговорите. При хорошем раскладе — он обрадуется. А какой еще может быть расклад, кроме хорошего, а?
— Он иногда на границу уезжает, — гнула свое Милана. — Мне там жить?
— И долгие у него такие поездки?
— Не сильно, конечно. Но я не испытываю огромного желания гостить ни у его матери, ни у Стаха.
— Там гостиниц нет?
— Вроде, есть, не помню… — она пожала плечами и, оттолкнувшись ногами от пола, развернулась обратно лицом к зеркалу.
Олекса закусил губу, пожевал чуть бороду,
— Ну вот и харе придумывать отмазки, детка. И выпендриваться тоже. Бери мою машину и дуй в свой дурацкий Рудослав, раз вляпалась, забирай своего дикаря и вези сюда. Буду из него человека делать.
Милана удивленно воззрилась на ключ, а потом быстро вскинула глаза на Олексу. Он ухмыльнулся. Нетерпение, вспышкой пронесшееся в Миланкином взгляде, которое она обязательно отрицала бы, если бы он посмел о нем заявить, было сродни одновременно и азарту, и предвкушению. А стало быть, радости. Замуж она собралась. Всерьез. И это, походу, охренеть как важно для нее. Кто бы подумать мог.
— Он и без тебя — нормальный человек, — фыркнула Милана. — Но будет классно, если вы подружитесь, иначе мне хоть разорвись.
— Ревнует? — хмыкнул Олекса.
— По-моему, это ты ревнуешь! — хохотнула она и суетливо дернула головой. — Ну ты закончил, а?
— Ага, увидит тебя — помрет от любви, если заметит кончики, — он снова хмыкнул, отступил на шаг от кресла и поднял вверх руки в сдающемся жесте.
Спустя час с небольшим, все же кинув в сумку самое необходимое на случай вынужденной ночевки и успешно преодолев столичные пробки, она направлялась на запад под занудное бухтение голоса в навигаторе. Старалась не гнать. В прошлом году уже имела неосторожность разбить папин подарок. Неслась к подруге на дачу, где та устраивала вечеринку. Машину повело на небольшом участке, с которого, как оказалось, не сошел лед. Ей повезло, пострадали только автомобиль и ограждение. Сама Милана отделалась легким испугом, и еще она осталась без машины. Отец и слышать не хотел о том, чтобы она снова оказалась за рулем, пока он не убедится, что его непутевая дочь «наконец повзрослела и взялась за ум».
Остановившись примерно на середине пути выпить кофе на заправке, Милана отчаянно боролась с желанием набрать Назара. Сдержалась. Придумала сама себе, что если он позвонит сам — ну ведь может же, почему нет — тогда она ему скажет. А иначе — пусть и правда будет сюрприз. И вообще, как она сама не додумалась. Сидела, ждала. Надо было давно поехать — поговорить, убедить. Не хочет она быть без него, не может. И ему бы всякий вздор в голову не приходил. Потому что, черт возьми, она тоже там с ума сходит, пока он торчит в своем лесу.
Чем ближе она подъезжала к Рудославу, тем лучше понимала, что их глупой ссоры не произошло бы, если бы они были рядом, вместе. Он бы не наговорил ей обидных слов, и она бы смогла ему объяснить, что съемки, показы, журналы, люди, которые ее окружают — всего лишь работа и ничего кроме работы. И, черт возьми, эта работа приносит хорошие деньги, которые им очень нужны.
Когда Милана, наконец, добралась до Рудослава, тот встретил ее унылыми, почти безлюдными улицами и грязью вдоль обочин после недавнего дождя. Серый, промозглый воздух ложился моросью на лобовое стекло, искажая линии зданий. Она поежилась и крепко вцепилась в руль, неожиданно осознав, что еще несколько минут — и они встретятся с Назаром, спустя столько бесконечных, дурацких дней и бездарно потраченных вечеров.