Зеленые глаза Баст
Шрифт:
— Проклятье! — вскричал он. — Вам-то что за дело?
— Сядьте! — приказал я. — Я вас уже предупредил и повторять не собираюсь. Либо вы любезно отвечаете на мои вопросы здесь и сейчас, либо ответите на них позже в суде — решайте сами. Больше я вам возможности выбирать не предложу. Итак, повторю: вы являетесь обладателем некоего золотого амулета в форме кошки.
Пока я произносил это, он задыхался от гнева, что-то бубнил и метал в меня свирепые взгляды, но я холодно смотрел на него, и он наконец уселся и протянул руку к стоящему
— Вы об этой вещице? — грубо выпалил он.
— Да, — ответил я, — позвольте мне рассмотреть ее поближе.
Кажется, эта идея пришлась ему не по душе, однако я взял у него статуэтку и поднес ее к глазам. Без сомнения, это было изделие древнеегипетских мастеров, и, вероятно, прибыло оно сюда из дарохранилища в Бубастисе. Я поднял взгляд на молодого человека.
— Мне не хотелось бы вмешиваться в вашу личную жизнь, — сказал я, — но не будете ли вы столь добры поведать, каким образом к вам попал этот амулет?
Расчетливая холодность моей манеры возымела эффект, и Эдвард Хайнс, пусть и неохотно, зато сразу ответил:
— Я получил его от женщины.
— Как ее звали?
— Не знаю.
— Вы не знаете, как звали даму, подарившую вам столь ценную вещь?
Его глаза вдруг блеснули тщеславием.
— А она очень дорогая? — спросил он.
— Возможно, за нее дадут фунтов пятьдесят, — спокойно ответил я.
— Правда?! — в его голосе послышалась искренность. — Ну, вещица и впрямь незаурядная, но уверяю вас, имя женщины мне неизвестно.
— Конечно, — ответил я с коварством, достойным Макиавелли, — я и не рассчитывал, что вы помните имена всех девушек, влюбленных в вас, однако этот подарок необычен даже для ослепленной страстью женщины.
— Незаурядная вещица, да? — повторил преисполненный самодовольства Эдвард Хайнс. — Не понимаю я женщин: с чего это они мне постоянно что-то дарят. Гляньте на рамку для фотографий. Я ее получил от девицы, с которой виделся-то три раза, — но это чистое серебро, — добавил он.
Я посмотрел на означенный сувенир и обнаружил в нем фотографию мистера Хайнса (без пластыря).
— И портрет у вас преотличный, — заметил я.
— Неплохой, — пренебрежительно бросил он, — сделан у одного известного фотографа в Лондоне. Девица оплатила.
— Но даже это, — поднажал я, — даже это не сравнится по стоимости с драгоценностью, которую я держу в руке.
— Не сравнится, — откликнулся юнец, пришедший к этому времени в хорошее настроение от моего неприкрытого восхищения его донжуанскими способностями. — Правда такова: я и сейчас не знаю, как ее зовут. Но что вы имели в виду, — продолжил он, — когда сказали, что я как-то связан с тайной «Оритоги»?
— Дело в том, что полиция разыскивает женщину, полностью подходящую под описание вашей подруги, — объяснил я.
— Серьезно?! — вскричал он. — Высокая, с хорошей фигурой, красиво одетая?
— Думаю, все обстоит именно
— У нее было несколько особых примет, по которым я ее узнаю, — заявил он с ноткой обиды в голосе.
— И каких?
Мистер Хайнс наклонился и доверительно хлопнул меня по колену.
— Понимаете, мы познакомились случайно, — поделился он, — как-то вечером перед закатом на Лондонском тракте. Она спросила, как пройти к Фрайарз-Парку, но я сразу заметил, что понравился ей. Конечно, вопрос был только предлогом, чтобы завязать разговор. Я предложил проводить ее; она согласилась, короче говоря, все как обычно; ей захотелось опять увидеться со мной.
— Ну, — самовлюбленно продолжил он, — в следующий четверг мы встретились и крепко подружились, сами понимаете, только вот очень уж она спешила попасть домой до сумерек. Все это время я так и не знал, ни кто она, ни где живет, но, конечно, смекнул, что она за птица. Она была из благородных, приехала из Лондона, остановилась в одном из поместий, и ей надо было обязательно присутствовать на ужине. Вечером, когда мы расставались, она подарила мне эту золотую вещицу и назначила свидание.
Он умолк, стряхнул пепел с сигары и, кажется, обдумывал, что сказать дальше. Наконец он произнес:
— В третий раз я все подстроил так, что она не смогла пораньше от меня ускользнуть, ну, понимаете, а вот потом… даже не знаю, как рассказать-то. Я не из тех, кто легко впадает в панику, но (позволю себе заметить, дело было в лесу) она напугала меня так, как я в жизни не пугался.
Он наклонился и опять похлопал меня по колену.
— Дорогой мой… мистер Аддисон, так ведь вас зовут? — глаза ее в темноте светились, как у кошки.
И он воззрился на меня с прежним вызовом, будто опасаясь насмешки и готовясь отразить ее, но я серьезно кивнул, глядя на него так, словно до глубины души поражен его историей. Тем временем он повторил:
— Да, как у кошки! Признаюсь, я запаниковал. Не знаю, как она там восприняла мой вопль, может, подумала, что я хочу напасть или что там еще, но я тут же почувствовал ее на своем горле.
Он сглотнул, осторожно коснулся повязки на шее и пощупал пластырь на лице.
— На вашем горле? — переспросил я. — То есть она пыталась вас задушить?
— Задушить! — презрительно воскликнул он. — Да она вцепилась мне в горло зубами!
— Но как же царапины на лице? — начал было я и замолк, боясь ранить его чрезмерно чувствительную натуру.
— Черт! — вскричал он. — Проклятая баба! Понимаете, она всегда была в перчатках, но в тот вечер, наверное, их сняла, потому что вот это, — он показал на обклеенную пластырем физиономию, — она сотворила своими ногтями!
Он замолчал и тупо уставился на меня. Вскоре вновь заговорил с неожиданно вернувшейся ноткой самодовольства: