Зеленые созвездия
Шрифт:
— Деда!
Я подхожу в опасной близости к пиле. Плевать. Пускай дед пилит меня. Больнее всё равно не будет.
— Толик! — кричит бабушка. — Толик! Прекрати, ты его убиваешь!
Дедушка приходит в себя, и убирает пилу, но не выключает. Он видит перед собой меня, и теряется.
— Не надо!!! — рыдаю я. — Оставь его жить! Ему больно!
— Никитушка, — жалобно произносит дедушка. — Как же? Поздно же уже. Я не могу. Теперь дерево всё равно умрёт.
Я смотрю на ствол Каштана, и вижу разорванную рану у основания.
— Никитушка, — кричит дедушка. — Ты уж потерпи чуток.
А потом поворачивается и продолжает пилить Каштан. Из меня брызгает кровь.
Я толком не понимаю, откуда она хлещет, но воплю, визжу, рыдаю и зигзагами пробираюсь к крыльцу. Надо убежать отсюда подальше. К себе в комнату. Там безопаснее.
Кровавой ладонью я отталкиваю бабушку.
Плохо понимаю, где нахожусь, ибо невидимые щипцы дробят позвоночник на части. Вот я уже на лестнице. Моё тело швыряет то на стену, то на перила, за мной тянется красный след.
— Прекратите! Прекратите! Прекратите! — кричу я и оказываюсь в коридоре перед своей комнатой.
Пила перестаёт жужжать.
— Боже ж ты мой, — причитает позади бабушка. — Никита. Толик, ты убьёшь его.
Дедушка не может слышать её.
Дерево распилено уже достаточно глубоко, но всё ещё стоит. Как и полагается при срубе, дедушка начинает его ломать.
Когда мне было пять лет, у меня разболелся один из задних зубов, и мама повела меня к зубному. Я не знаю, по какой причине та отказалась делать мне укол обезболивающего, но зуб рвали на живую. Я до сих пор помню эту боль и жуткий треск, с которым зуб выходил из десны.
Сейчас боль детства вернулась, потому что во мне подобным образом ломается каждая косточка. Я выгибаюсь, хватаюсь за ручку, чтобы не упасть и вот-вот выплюну голосовые связки от крика. Кровь хлещет отовсюду. Из носа, ушей, рта.
В другом мире плачет бабушка.
А Каштан всё не падает.
Дедушка прикладывает всё новые и новые силы, раскачивая дерево. С каждым толчком раздаётся жуткий хруст, как тот, с которым выходил зуб.
А потом.
Последняя щепка, державшая Каштан, ломается. И его жизнь обрывается.
Как и моя.
Закатив глаза, я сжимаюсь.
На стенах красные отпечатки моих ладоней.
Вижу, что подо мной невероятная лужа крови. Сколько же её вытекло!
Значит, я правда умираю.
В глазах темнеет, и я падаю в липкую кровь.
Часть третья Пластмассовый Оле-Лукойе
Всё на свете из пластмассы,
И вокруг пластмассовая жизнь.
Я покажу тебе своего брата, его тоже зовут Оле-Лукойе.
Люди зовут его также смертью.
Глава первая Тени
Я открываю глаза в приступе кашля.
За окном сумрак.
Что случилось? Мне снился кошмар, будто умерла мама, я поссорился с Володькой и по моей вине спилили Каштан.
Откидываю одеяло. Боже ж ты мой, вся рубашка в засохшей крови. Конечно, это был не кошмар. Просто сознание не хочет верить в столь ужасные события.
Каштанчик!
Я вскакиваю, и меня заносит. Хватаюсь за кровать, чтобы не упасть. Добираюсь до двери на балкон, взбираюсь на лестницу. По ту сторону крыши не вижу крону.
— Каштанчик, — шепчу я и впопыхах слезаю вниз. Глотая слёзы, бегу вниз. По дороге не встречаю ни деда, ни бабушку.
Природа врезается в меня холодным ветром, рвёт полы окровавленной рубашки, терзает зубами бледный торс, но мне плевать. Обегаю дом, и вижу могучее тело дерево. Каштан лежит, перекрывая почти весь двор. Листья ещё зелёные, и будут такими, пока их питает остатками жизни могучий ствол.
— Каштанчик! — кричу я, но не слышу в ответ его голоса.
Бегу и плачу.
— Ну скажи, что ты живой, — бормочу под нос, опускаясь на колени перед испещрённой годами корой.
Каштан молчит.
— Давай же, — уговариваю я и обнимаю ствол. — Ты же не можешь так просто сдаться. Тебе столько лет!!!
Каштан молчит.
Он уже никогда не заговорит. Он мёртв.
— Никита! — позади слышится строгий голос дедушки. — Ну куда ты бежишь!? Тебе в постели лежать надо!
Я стараюсь сконцентрировать свою сущность и передать дереву жизнь. Чувствую, как слабею. Рациональный ум ушёл, не желая убеждать меня, что я занимаюсь глупостью. То, что умерло, уже никогда не оживёт.
На плечах чувствую руки дедушки.
— Скоро врач приедет, — говорит он. — Быстро возвращайся в кровать.
Ему приходится отдирать меня от тела Каштана, а когда получается, я начинаю рыдать навзрыд.
— Дедушка, зачем ты его срубил! — кричу я, позволяя деду тянуть меня к дому.
Мир кружится.
Мне плохо.
Меня тошнит.
— У него мать умерла, а он за Каштан убивается, — ненавистно ворчит дед.
Да. У меня мать умерла. У меня весь мир рухнул. Я тоже хочу умереть.
Голову ведёт влево слишком сильно, и я снова теряю сознание.
Уже ночь, когда я открываю глаза в следующий раз. Луна сквозь окно разрисовывает игрушки, мебель, стены сюрреальными серебристыми геометрическими фигурами.
Я не двигаюсь. Мне снилось что-то очень ужасное. Какие-то неясные тени, голоса. В доме тишина и чувствуется пустота. Хочу пить, но боюсь спустить ноги с кровати.
Я чужак.
Зачем Природа до сих пор держит меня? Разнеси же меня на части к чертям собачьим.