Зеленый фронт

Рус

Следом ворвался высокий майор с озверелым выражением лица и сделал то, что сделал бы любой на его месте. Позднее, оправдываясь, он напирал на полную однозначность ситуации... «Проверял караулы. Вдруг крик! Я бежать по коридору... А дверь открыта настежь, в приемной пусто! Я в кабинет!
– все кусочки картины навсегда отпечатались в его голове.
– Там четверо, - он точно помнил положение каждой фигуры, в тот момент словно застывшей на месте.
– Трое мне были знакомы, последний нет... Я сразу же отметил его странную позу - вполоборота к двери, рука с засученным рукавом вытянута в сторону товарища Сталина. Что мне

было делать?».

… Пистолет сделал три выстрела и он вряд ли бы на этом остановился, но повелительный окрик остановил майора.

– Отставить! Прекратить стрельбу!

– Врача! Позвать врача!

Секретарь, толком ни в чем не разобравшись, исчез за дверью. Судя по звукам, которые оттуда доносились, к майору прибыло весьма существенное подкрепление и оно теперь настойчиво интересовалось, что собственно случилось.

– Лаврентий, я смотрю, твой орел просто снайпер, - хозяин кабинета подошел к упавшему гостю и, присев на карточки, с удивлением что-то рассматривал.
– Вот именно это я имел ввиду...

Тот тоже склонился над раненным.

– Что за...?
– начал было Берия, но сразу же замолчал.
– Майор, освободить кабинет! И где этот врач?

Лежавший на полу человек открыл глаза. Его обнаженная рука осторожно коснулась окровавленной гимнастерки.

– Вот это я и хотел показать, товарищ Сталин, - прошептал он, пытаясь расстегнуть одежду.
– Не могу... Расстегните! Видите. Это все его подарок.

На его груди сквозь застывавшие потеки крови красовались входные отверстия от пуль, которые на глазах наполнялись какой-то беловатой пеной. Вдруг его словно скрутило! Лицо побагровело, скрюченные пальцы начали царапать паркет.

– Держи его!
– оба первых лица государства вцепились в извивающиеся руки.
– Уходит! Крепче!

Наконец, судороги прекратились... А с потной груди скатились на пол несколько смятых пуль.

62

Село Малые Хлебцы. Бывшее Полеское воеводство. Дом старосты.

Седой как лунь мужик молча сидел за столом и смотрел прямо перед собой. Возле него стоял невысокий глиняный кувшин и надкусанный кусок хлеба.

– Прокляты мы все..., - шептали искусанный в кровь губы.
– Не хотели жить по правде, значит-ца будем жить по волчьим законам.

Вдруг что-то влажное коснулось его ладони, через секунду это случилось вновь. К его удивлению это были слезы — крупные капли падали на кожу, неприятно холодя ее.

Степан, бывший сельский староста, больше не мог сдерживать слез. Его голова словно ватная упала на руки и он зарыдал.

– За что же ты так нас наказываешь?
– сквозь рыдания с трудом вырывались слова.
– Чем мы провинились перед тобой? … Чем? Ну ладно, мы, мужики да бабы прогневили тебя! Пусть, и поделом нам! Но детки малые-то в чем виноваты? Их вина в чем? Что хлеба кусок со стола лишний взяли? Или подрались вечор?
– Последние слова он бросал в красный угол избы, где располагалось несколько икон, в умело украшенных окладах.
– Или вот они, детки, и есть самые главные грешники?! Да?!

Вместо ответа его плечи кто-то обнял и прислонившись зашептал:

– Степанушка, родненький, не надо... Не говори так! Это наше испытание и не нам, грешным, познать божий промысел... Молчи, Степанушка, молчи лучше!

– Что?
– женские слова жалили его прямо в душу.
– Ты что такое говоришь!
–

разжав обнявшие его руки, он повернул лицо; мокрые дорожки слез, красные от бессонницы глаза да перекошенный рот превратили его лицо в настоящий оскал.
– Какой к лешему промысел божий?! Это в вот в этом промысел божий? Или может мы сами должны были им наших деток отдать? Ты, что капустная головенка, такое говоришь? … Танька наша, она може грешник несусветный...

Женщина оторопела хлопала ресницами, видя надвигавшуюся на мужа грозу.

– Степанушка, не надо. Не надо!
– мелкими шажками она отходила к печке, словно именно она сможет защитить ее от разгневанного мужа.
– Ты что Степанушка?
– вдруг, вставший мужик с хрустом разорвал ворот рубахи.
– Что... что делаешь?

Смотря мимо нее, куда-то прямо в угол, он стянул с шеи толстый замасленный шнурок и бросил его прямо на пол. В полной тишине, почти не прерываемой с шумно вздыхавшей женщиной, небольшой кусок потемневшего от долгого соприкосновения с кожей металла с глухим стуком ударился о пол.

– Вот, что я решил!
– вновь заговорил он и в этом глухом голосе не было больше жуткого отчаяния и растерянности; звучала лишь страшная тоска и решимость.
– Нет больше моих сил..., - почерневшие, покрытые заусенцами, пальцы с силой раздирали грудь.
– Горит у меня все вот здесь, в самой серёдке! Не верю я больше... Нет никакого божьего промысла!
– с каждым чеканным словом лицо плечи его жены все больше опускались вниз, словно на них давил неимоверный груз.
– Нет в этом ни чего божественного! Есть лишь грязь и злоба людская, матка курва! Нет... это не бог! Вот они, родимые, …, - он вытянул куда-то в сторону здоровые словно лопаты ладони и яростно затряс ими.
– Вот кто, ими, все зло то и творим! Бог?! Ха-ха-ха!
– горький смех добавил еще малую толику в это безумие.
– Бог?! Сами творим, а потом … ха-ха-ха … поклоны в церкву творить...

– Степан, - в спину ему, словно выстрел раздался чей-то хриплый голос.
– Слышали мы тут, что ты гутарил...

У входной двери, занавешенной пестрой тканью, стояло несколько мужчин, комкавших в руках картузы.

– Гости дорогие явились, - повернулся хозяин к выходу, даже не пытаясь стереть слезу с лица.
– Что надо?
– заданный вопрос сразу же объяснил его позицию.
– Чего явились?

Вошедшие молча смотрели на него, продолжая сминать шапки словно именно они были источником всего мирового зла. В тот момент, когда пауза начала затягиваться случилось странное... Один из гостей, щуплый с проседью в бороде дядька, расстегнул ворот домотканой рубахи и, под пристальным взглядом второго, вытащил золотой крестик. В свете керосиновой лампы тот тускло блеснул, показывая результат удивительного искусства ювелира.

– Значит-ца, знавал я тебе Степка еще мальцом и уже тогда ты больно рассудительным был не по годам, - хмуро заговорил тот держа крестик в руке.
– Правильно ты готаришь. Все верно! Нет никакой вины на малых робятах! Все творится от злобы нашей... С тобой я Степан, - он с вызовом посмотрел на пришедшего вместе с ним и бросил крестик в «красный угол» избы.

Лоб первого прорезали глубокие морщины, придававшие ему вид библейского старца.

– Что буркала на меня выкатили?

– А ты с кем?
– выдавил из себя Степан, буравя того тяжелым взглядом.