Зеленый луч №3 2018
Шрифт:
– Ты заикался?! Ты заикался в детстве?! Подумать только…
После чего окончательно уверовала в силу заговора, пошла к бабе Пане, узнала, куда идти, в какое время, что брать с собой, а также кого и с каким весом родила Анька Пономарева, которую Ирина с трудом вспомнила.
Они легли спать, когда уже были съедены последние конфеты, построены все радужные планы на летний отпуск, придумано наконец-таки, что подарить Малюське на день рождения, кого пригласить на празднество, чем угощать, и решено – у кого и какую сумму просить взаймы на все это удовольствие.
Она закрыла глаза и
Он закрыл глаза и увидел спиральные минареты и изразцовые купола, полуразрушенные стены с побитыми и потрескавшимися барельефами, украшенные полустертой арабской вязью, стены, что протянулись по безжизненной ныне пустыне, стены, к которым он так хотел прикоснуться…
Когда Малюська просыпалась, она любила, чтобы ее брали на руки и носили по комнате, чтобы ей поглаживали спинку, и что-нибудь шептали. Ее волосики пахли только что схватившимся молочком, ее личико было задумчивым и самым красивым.
К бабке было решено идти завтра, когда у Виталия будет выходной. А сегодня было необходимо приготовить семь вещей: мыло, чай, сахар, соль, хлеб, два яйца и налить три литра некипяченой воды в эмалированную кастрюлю, оставив эту воду на обеденном столе, не закрывая кастрюлю крышкой, на всю ночь.
Бабка жила где-то на задах давно сгоревшего, так и не отстроенного заново дома культуры, где раньше было много разных детских кружков: рисование, лепка, резьба по дереву…
В то лето она приехала сюда позднее обычного, уже в середине августа.
И прямо с поезда, у маленького уютного вокзала, повстречала свою бывшую одноклассницу Альку Ливанову. Алька была очень милой девочкой – улыбчивой, шустрой, симпатичной. Они дружили, пока Ирина жила здесь. Прежде всего потому, что у них совпадали биологические ритмы и им одновременно надобилось посещать школьный туалет, расположенный на школьном дворе на достаточном отдалении от школы, на столь достаточном, что поодиночке ходить туда было не принято. А с другой стороны, они все-таки были очень разными. Например, Алька легко решала математические задачки и давала Ирине списывать. Ирина же хорошо знала английский и, в свою очередь, помогала Альке с переводами. И жила Алька неподалеку от бабулиного домика, частенько забегала в гости…
Они долго стояли в тени каких-то чахлых деревьев, в печальной привокзальной тишине (ибо только в этом городке никогда не встречала Ирина привокзальной сутолоки) и говорили обо всем и обо всех, в том числе и о Виталии. Выяснилось, что он женился; женился на девушке, которую Ирина вроде как смутно припоминала; и был вполне счастлив.
С тяжелыми сумками, с тяжестью, поселившейся вдруг у нее в груди, со слабостью, осевшей в ногах, она доплелась до бабулиного домика, и толпа обрадованных ее приездом родственников подхватила ее, заключила в свои объятья, развеселила…
В конце концов, если честно, именно такой развязки она и ожидала. Не грезились ей ни встречи под луной, ни сказочная свадьба, ни жизнь рука об руку, ни смерть в один день. Так и должно было случиться…
Она
У Владика с приездом Ирины начиналась совсем другая жизнь. Они каждый день бегали на речку, в кино, посещали родственников, даже и тех, что уже лежали на кладбище. Ходили в кафе, по магазинам, в общем, радовались всем нехитрым радостям, что были доступны в этом маленьком городке.
Тем же вечером Владик показал Ирине смешных неуклюжих человечков, вырезанных им из ненужных в хозяйстве деревяшек, и та решила записать его в какой-нибудь кружок. Созвонилась с домом культуры, добилась, чтобы ей назначили час, когда она сможет привести туда Владика и принести его человечков. Назавтра они должны были прийти туда к десяти часам.
Вместе с пришедшим с работы Виталием пришла и баба Паня. Ей так не хотелось идти в магазин, что она решила попросить спички у соседей.
– Ты посмотри, как ты исхудала, – запричитала она, – ты посмотри, как ты позеленела. Ты устала, девочка моя. Давай мне Марусю на весь вечер, а ты полежишь-отдохнешь.
Ирина не хотела отдавать дочку, было как-то неловко нагружать резко постаревшую за эту зиму бабу Паню, да и не чувствовала она себя смертельно уставшей. К тому же сегодня она придумала замечательную игру: построить под журнальным столиком домик для маленькой куклы с диваном из старой пеленки, креслом из носового платка, кубиком в качестве стола и миской вместо ванны. К ней могли бы прийти в гости и маленький зайчик, и цыпленок, и собачка туда бы пролезла. Они бы пили чай и разговаривали смешными тоненькими голосочками.
– Берите, берите, – сказал Виталий, обул дочку, сунул ей в руки ее любимую обезьянку и подтолкнул к бабе Пане.
– Придешь за ней в полдевятого, – велела она Виталию. И приказала Ирине: – Отдыхай.
– А можно я белье поглажу? – робко спросила Ирина.
– Нет. Ты должна отдохнуть.
Баба Паня была одинока. Замуж она не ходила, детей не рожала, родственники ее умерли все до одного. Последнюю свою племянницу она похоронила этой зимой… Но чужих малышей любила, была с ними очень ласкова, шутлива. Впрочем, она и со взрослыми была ласкова и шутлива, и очень красива, несмотря на свои за шестьдесят.
– Господи, – уставилась на свое отражение в зеркале Ирина, – а тут тридцать лет, а посмотреть не на что. Вот оно, значит, как бывает… Не поспишь ночку-другую, всплакнешь немного… Смотришь – и уже пролегли еле заметные ниточки вокруг глаз, от крыльев носа вниз… И лицо мое становится уже другим. И таким, каким оно было еще вчера, уже никогда не будет… Лицо мое покроется морщинами, словно трещинами… И когда-нибудь оно разобьется, и не станет этого лица…
И они остались вдвоем…
Она часто писала на его теле шариковой ручкой всякие глупые фразы: «мое» или «здесь была Ира» и даже «не укради»; указательным пальцем она выводила на нем круги, словно заговаривала его от измены, от тех женщин, что могли бы прийти сюда, от тех, что наверняка хотели бы прийти…