Земли Меча и Магии. Корпус Смерти
Шрифт:
Она не хочет быть здесь.
Она попросту не верит, что это все происходит именно с ней.
Напряжение мышц челюсти. Захлебывающийся в панике мозг принимает единственное решение, на которое только смог выделить оставшиеся резервы.
Гоблины чрезвычайно быстро подходят к кульминации. Кон#ают практически одновременно. Рот Генли заполняет с#ерма, такая же отвратительная, смрадная и омерзительная, как и то откуда она вышла. С хлюпающим звуком она забрызгивает ее ротовую полость, стекая вниз по пищеводу волной ядовитого напалма. Эльфийка снова блюет, одновременно с чем стискивает зубы. Так резко и крепко, как только
Смех одноухого.
Лицо эльфийки забрызгано темной кровью. Почти ничего не видно. Она склеивает ресницы, жжет глаза, забивает ноздри, не позволяя нормально дышать. Сквозь мутную пелену она видит свою сестру… почти в таком же положении, разве что потерявшей сознание. Три гоблина, по одному на каждое рабочее отверстие, криво скалятся.
Потерявший ч#ен, выхватывает зазубренный нож, тронутый ржавчиной.
Одноухий рычит.
Что-то непонятное в ответ.
Клинок змеей летит к черепу эльфийки.
Конец… она уже мечтает об этом.
Гоблин заваливается на спину с коротким топориком, застрявшим точно между глаз. Струйки крови мешаются с гноем.
Генли проваливается во мрак, покуда насильник заходит на второй круг.
Очнулась она вместе с сестрой уже в пещере, прикованная к полу. Безвольная с#кс-игрушка для толпы орков, демонов и людей, которым попросту нечего делать, кроме, как жрать, пить, сношаться и спать. Это было… никому, даже самому заклятому врагу нельзя пожелать всего этого дерьма. Эйли молчит. Ни одного слова за все время пребывания в затхлом подземелье. Она не издает никаких звуков, когда ее кормят, бьют или пускают по кругу. Пустота в глазах. От той, прежней веселой и задорной эльфийки, не осталось и следа. Бездушная болванка, жалкие очертания, выжженные изнутри.
В какой-то момент Генли ловит себя на мысли, что к обжигающей сердечную мышцу ненависти и страху за сестру мешается зависть. Зависть перед беспамятством. Эйли уже не понимает где находится и что происходит, потерявшись где-то в недрах своего разума. Она не хочет оттуда выходить наружу, в мир полный грязи и жестокости. Наверное, она хочет умереть.
Генли завидовала и сопереживала. Выворачивающий наизнанку тандем чувств. Слишком опасный для психики, особенно в подобных экстремальных условиях. Она начинала терять себя. Забывать кто и что она такая. Спасительное забытье уже начинало окутывать ее разум, но… она жаждала мести.
Следующим был Хардин. Начинающий седеть гном, кузнец-самоучка и неудачливый контрабандист. Гном, умеющий хоть немного нормально делать только одну вещь — рисковать своей жизнью. Он не стал великим кузнецом, имя которого с предыханием произносят даже боги, как мечтал в далеком безбородом детстве. Всего лишь одним из многих, чья жизнь стоит примерно столько же, как и стрела, которой суждено застрять в его черепе.
Рядовая сделка — партия доспехов и клинков, двадцать комплектов, произведенных где-то в потайной кузнице, скрытой в заботливых недрах гор, где остатки гномов, изгнанных из родных чертогов, погорельцев, бродяг и беглецов, добывают руду и куют то, что всегда необходимо в местах подобных этому — средства для зверского умерщвления себе подобных или других разумных существ. Оружие взамен на еду.
По большей части все изготовленное крошечной
Посредник молча точит нож, сидя на обколотом и замшелом валуне. При каждой их встрече он точит нож, что это — психологический трюк, прозрачный намек или страсть ко всему колюще-режущему, не понятно. Спокойно, размеренно и неторопливо проводит лезвием по прямоугольному бруску, изредка проверяя остроту подушечкой большого пальца или заскорузлым ногтем.
Сегодня что-то было не так.
Плохое настроение, интуиция, банальная лень или еще что-то, но Хардину меньше всего хотелось идти на встречу. Вот только, кто будет спрашивать о его желаниях?
Все тот же валун, все тот же посредник, все тот же нож.
Жидкие соломенные волосы, ненормально-зеленые глаза, отсутствие даже намека на бороду и усы, что вызывало у гнома непроизвольное чувство отвращения, плюс весьма субтильное телосложение. А еще сеть осведомителей и агентов, идущая эдаким дополнением, ко всему остальному.
Он продолжал точить нож. Голова опущена, лица не видно из-за занавеси волос.
Этот звук…
С которым металл проходится по бруску… он въедался в подкорку мозга, ядовитыми змеями вползая в голову через завязывающиеся морским узлом ушные раковины. Он заставлял стискивать зубы, так что крошилась эмаль. Он заставлял сжимать кулаки. Он заставлял волосы на загривке вставать дыбом.
Хардин не знал почему так происходит, да и не особо желал это знать. Наверное, это старость, незаметно подкрадывающаяся со спины, дабы отработанным до автоматизма движением воткнуть зазубренный кинжал беспомощности в сочленения позвоночного столба.
Яркие струйки крови стекали по его тонким пальцам и хрупким запястьям, скрываясь в рукавах кожаной куртки. Лезвие ножа уже приобрело возможность без каких-либо проблем перерезать атомы, но посредник продолжал его точить, проверяя остроту, разрезая пальцы практически до костей. Хардин не отличался остротой зрения, а потому понял все слишком поздно.
— Силы Камня… — шепот гнома прозвучал оглушительно-громко, резонируя от застывшего в мощной грудной клетке сердца.
Посредник поднял голову.
У него не было глаз.
Глава 5. Его прозвали Баба Яга…
Два бездонных провала. Неровных, страшных, жутких, притягивающих взгляд своей исковерканной сутью. Лоскуты век, склизкие остатки глазных яблок и обрывки нервов. Черные слезы запекшейся крови. Словно воронье, выклевало их, покуда он еще был жив. Стервятники особенно сильно любят глаза. Мягкие, сочные, гладкие, растекающиеся волной насыщения по клювам и пищеводу. Глаза мертвецов…